Готтлоб Бидерман - В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945

Для участия в боях за Севастополь были присланы три феноменальных артиллерийских бегемота: мортира «гамма», мортира «карл» (также именовавшийся «тор») и гигантская железнодорожная пушка «дора». Все три в то время считались чудо-оружием обычной артиллерии и были спроектированы и изготовлены для специальной цели – уничтожения железобетонных бункеров и укреплений.

Мортира «гамма» была просто возродившейся пушкой «большая берта» Первой мировой войны. Она стреляла 427-миллиметровыми снарядами весом 923 килограмма и имела дальность стрельбы 14 километров. Чудовищных размеров ствол имел длину 6,72 метра, а обслуживала орудие команда из 235 артиллеристов.

При всей своей огромности орудие «гамма» было карликом в сравнении с 600-миллиметровой мортирой «карл» или «тор». Сконструированное для уничтожения бетонных дотов, оно стреляло 2200-килограммовыми снарядами, имевшими мало общего с обычными мортирами. 5-метровый ствол и гигантский лафет производили впечатление какой-то фабрики на колесах, щеголявшей огромной трубой, вырисовывавшейся под углом на фоне небе.

И все-таки «карл» не стал совершенной моделью артиллерии, произведенной нашей технологией. Величайшее орудие было установлено в Бахчисарае во Дворце садов, старой резиденции татарского хана, и было окрещено «дорой». Фронтовики прозвали его «тяжелый Густав», и со своим 800-миллиметровым калибром оно оставалось самым тяжелым орудием в этой войне. Требовалось шестьдесят железнодорожных вагонов для перевозки его отдельных элементов, которые потом собирались на месте, чтобы привести орудие в действие. Из ствола длиной 32,5 метра стреляли фугасными снарядами весом 4800 килограммов, или почти 5 тонн. Снаряд и гильза в длину составляли 7,8 метра. В вертикальном положении боеприпас был высотой в двухэтажный дом. Максимальная скорострельность составляла три выстрела в час. Его постоянно охраняли две зенитные батареи. Орудийный расчет, дополнительная охрана и обслуживающий персонал этого монстра возглавлялись генерал-майором, полковником и насчитывали 1500 человек.

Эта обветшалая военная философия полагалась на традиционных артиллерийских элементах в извращенной, гигантской форме, которые так увеличились в размерах, что стали контрпродуктивными в смысле людских и материальных затрат, требуемых для их содержания и использования. Тем не менее, сообщалось, что единственным снарядом с «доры» пробило 30-метровый слой земли и уничтожило огромный подземный арсенал в Северной бухте под Севастополем.

В глубине за передовыми позициями в удобных местах и под защитой рельефных условий Советы, ожидая прихода наступавших, кропотливо трудились над своими оборонительными рубежами. Крепость обороняли семь советских стрелковых дивизий, спешенная кавалерийская дивизия, две стрелковые бригады, три морские бригады, два полка морской пехоты, отдельные танковые батальоны и отдельные части, общим числом превышая 100 000 человек. В оборонительных порядках находились 10 артиллерийских полков и минометных дивизионов, противотанковый полк, а также 45 батарей тяжелых орудий береговой артиллерии, насчитывая в общем 500 пушек и 2000 минометов. Эти войска представляли собой чудовищной мощности оборону, которую надо было пройти, захватить или уничтожить силам 11-й армии, в составе которой было только семь ослабленных немецких дивизий и две плохо вооруженные румынские дивизии.

Вечером 6 июня мы собрались в штабе II батальона 436-го полка, где нам в краткой форме сообщили, что штурм начнется завтра утром в 3.05. Моему орудийному расчету поручалось подавить огнем советское укрепление, расположенное чуть слева от нашей позиции и слегка повыше по высоте. Цель была ясно видна на расстоянии 300 метров от нашего расположения.

Ночь мы провели скрючившись под плащ-палатками, в узких окопах, вырытых позади нашего орудия. В ранний утренний час, когда все еще было погружено во тьму, мы выбрались из укрытий, оставив тепло наших наспех сколоченных навесов, и в бодрящем ночном воздухе стали готовиться к тому, чтобы ровно в 3.05 начать свой огневой налет.

Через несколько минут я заметил красную ракету, плывущую к земле сквозь дым и тьму слева от нас, сигнал для нас, говорящий о том, что передовые штурмовые части пошли в атаку. Я соответственно скорректировал огонь, чтобы не поразить свои же войска, рванувшиеся вперед к вражеским позициям. Несмотря на наступающий световой день, видимость продолжала ухудшаться, так как дым и облака пыли покрыли наши цели.

Разгневанный враг уже пробудился, и мы оказались под прямым огнем батареи «Максим Горький». Вокруг нас стали рваться снаряды всех калибров, включая морскую артиллерию с боевых кораблей. Не имея возможности ответить, мы могли только сидеть съежившись в своих неглубоких окопах, молясь о том, чтоб уцелеть и переждать этот шквал. Бесчисленные разрывы окружали и, казалось, поглотили наше орудие, воздух был забит шипящей и свистящей над головой шрапнелью. На нас сыпался град из камней и комков земли при взрывах огромных снарядов вблизи нас, выбрасывая вверх черно-коричневые гейзеры, приводя нас от страха в оцепенение. Дрожала земля, в глазах было полным-полно пыли, стало трудно дышать. Мы лежали неподвижно, прижавшись к стенкам траншей, пока камни и грязь поливали наши серо-зеленые шлемы. Руками изо всех сил пытались закрыть уши, крепко сжимали веки изо всех сил, безнадежно пытаясь отогнать неожиданный ужас, обрушившийся на нас.

Один артиллерист из моего расчета, храбро воевавший в прошлых сражениях, вдруг ринулся в дальний угол нашего окопа, сорвал с головы шлем и закричал, заглушая грохот взрывов:

– Я больше не могу!

С пеной у рта и широко раскрытыми от ужаса глазами он вскочил, изо всех сил пытаясь выбраться из окопа. Когда очередной снаряд разорвался возле края нашей насыпи, со свистом посылая вокруг раскаленные добела осколки, я бросился всей своей массой на него и повалил его на землю. Скрипя зубами, царапаясь и бешено сопротивляясь, он пытался вырваться. Быстро поднявшись на ноги, я наотмашь ударил его по лицу и снова обрушился на него. Он лежал без движения, уставившись на меня широко раскрытыми глазами, и я отпустил его, чтобы он поискал себе безопасное место у края окопа. Но он вдруг, будто рехнувшись, одним махом преодолел бруствер, помчался с непокрытой головой сквозь тучи дыма и пыли и исчез в тылу.

Мы опять бросились в укрытие, потому что град снарядов усилился, и уже не ожидали увидеть его живым, пока прижимались к земле, пытаясь спастись от разрывов и осколков снарядов. Потом, тем же вечером, когда пушки умолкли, он опять появился на позиции как ни в чем не бывало, и об этом случае потом никогда не вспоминали.