Гений Зла Муссолини - Борис Тененбаум
Меньше чем через час после получения телеграммы Муссолини позвонил в итальянское посольство в Берлине. Говорил он, естественно, не с дежурным, а лично с Бернардо Аттолико, послом Италии, аккредитованным в столице германского Рейха.
Послу было передано содержание послания Чемберлена, велено просить о немедленной аудиенции у Гитлера и дана инструкция — сказать рейхсканцлеру о непоколебимой поддержке Германии со стороны фашистской Италии. Но добавить, что хотя решение целиком и полностью определяется самим фюрером, однако дуче настоятельно советует ему принять предложение Чемберлена о срочной конференции.
Когда Аттолико попал в рейхсканцелярию, была уже почти полночь.
Там, однако, все окна были освещены и об отдыхе никто и не помышлял — в кабинете рейхсканцлера шел очень напряженный разговор Адольфа Гитлера с Андрэ Франсуа-Поссе, послом Франции.
Тем не менее Аттолико был принят прямо сразу, без всякого промедления.
И ответ он получил тоже сразу же — фюрер принимал предложение. Германская мобилизация, как было официально сообщено, откладывалась, угроза войны отодвигалась вплоть до достижения результатов в ходе срочной конференции. Ее собирали в Мюнхене с участием «четырех ведущих держав Европы: Англии, Франции, Германии и Италии».
29 сентября Гитлер встретил Муссолини на станции, расположенной на бывшей границе между Рейхом и Австрией, — он пожелал сопровождать своего гостя, и особым поездом до Мюнхена они поехали вместе.
По дороге фюрер поделился с дуче своим мнением, что «война с прогнившими демократиями так или иначе неизбежна» и в этой войне Италия и Германия будут драться вместе, плечом к плечу.
Дуче выразил с этим полное согласие.
Его посол тем-временем успел передать ему германские требования на конференции — их уже успели перевести на итальянский. Предполагалось, что это и будет текст, представляющий «позицию Италии», а уж Риббентроп изложит германские требования, которые пойдут куда дальше, но дуче не нужно беспокоиться — немцы на них настаивать не будут.
Они примут то, что — как бы — предложит Италия.
II
В материалах конференции есть интересная фотография: на снимке, повернувшись к фотографу, стоят ее главные участники. Их почему-то не четверо, а пятеро: Чемберлен, Даладье, Гитлер, Муссолини и Чиано, которому вроде бы по чину не полагалось стоять вместе с главами государств и правительств.
Тем не менее на снимке он присутствует и стоит не за спиной дуче, а рядом с ним.
Но в первую очередь в глаза бросается даже не эта аномалия, а то, что Даладье и Чемберлен одеты в обычные штатские визитки, а вот и Гитлер, и Муссолини, и Чиано — в военную форму.
Трудно было бы найти еще более красноречивый символ Мюнхенской конференции — двое штатских, которым отчетливо угрожают трое других, и слово «угрожают» тут надо понимать отнюдь не в терминах деловой беседы.
Как и было договорено, Муссолини прочел вслух свои «компромиссные предложения».
Дальше он из беседы выключился — сел на свое место и ни в каких дискуссиях не участвовал. Конференция началась в 12.45 и продолжалась до 3.00. Потом был объявлен перерыв, и вот тут дуче совершенно переменился. Он повел себя так, как будто центром происходящего был именно он, Бенито Муссолини, национальный лидер итальянского народа, кладезь государственной мудрости и спаситель мира от ужасов новой Великой войны.
Он говорил на французском, которым действительно неплохо владел, и на немецком, который он знал не так хорошо, и на английском, который он якобы знал, но который англичане понимали плохо[110].
Решительно всем, с кем дуче разговаривал, он старался сказать что-нибудь приятное. Скажем, уверил Даладье, что «на родине его встретят ликованием».
Конференция окончилась подписанием официальных документов на основе «итальянских предложений» — Чехословакия отдавала рейху Судеты, свои населенные немцами территории, а взамен получала гарантии ее новых границ со стороны Англии и Франции. Гитлер пообещал Чемберлену, что больше никаких претензий теперь у Германии не имеется, что все возможные разногласия будут решаться мирным путем, при консультации с Англией, — и Чемберлен улетел домой, в Лондон, где его действительно встретили ликованием.
Даладье в Париже встречали более сдержанно — там ситуацию понимали лучше.
Но вот Муссолини на родине встретили как подлинного триумфатора. Италия оказывалась в числе великих держав, с ней не просто говорили на равных, а даже больше — на нее смотрели как на незаменимого посредника, единым словом своим останавливающего войну.
Дуче встречали несметные толпы, иерархи фашистской партии воспевали «Salvatore della расе» — «спасителя мира», а верный Стараче расстарался и на скорую руку воздвиг триумфальную арку, украшенную лавровыми венками.
Но хозяину он опять не угодил.
Муссолини счел арку «безвкусным карнавалом», ядовито спросил, кто же тот болван, который все это выдумал, и велел торжества по поводу спасения мира быстренько свернуть.
У него были другие идеи, и общественное мнение следовало подготавливать вовсе не в направлении сохранения мира в Европе.
21 октября 1938 года в Риме состоялся «парад легионеров» — итальянских добровольцев, сражавшихся в Испании. Парад принимал король Италии, Виктор Эммануил III, газеты перечисляли подвиги, совершенные легионерами в ходе Испанской гражданской войны, и славили их храбрость и решимость.
А через неделю после парада, 28 октября 1938 года, в Рим прибыл министр иностранных дел германского Третьего рейха Иоахим фон Риббентроп.
Как всегда в таких случаях говорится, «для проведения необходимых консультаций».
III
О подробностях разговора между Риббентропом и Муссолини мы знаем от Чиано — он при беседе присутствовал и содержание ее изложил в своих дневниках.
Риббентроп начал с короткой преамбулы:
«По мнению фюрера, война с западными демократиями неизбежно случится в течение нескольких следующих лет, возможно, даже всего трех-четырех…»
Дуче с ним согласился и добавил, что это часть исторического динамизма и что так называемые демократии и государства нового, современного типа разделены пропастью, через которую невозможно перекинуть мост.
На этой почве Муссолини чувствовал себя прочно — говорить про «исторический динамизм» он хорошо умел еще со времен знакомства с Анжеликой Балабановой.
Тогда Риббентроп перешел к вещам более конкретным.
Между Италией и Германией существовало соглашение, подписанное 25 октября 1936 года в Берлине. Его еще нарекли «Осью», потому что Муссолини, со свойственным хорошему газетчику даром найти хлесткий заголовок, говорил, что «вокруг Оси Рим — Берлин будет вращаться вся европейская политика.».[111].
Так вот сейчас, в предвидении большой войны, Риббентроп предлагал превратить это соглашение в формальный союз, с четко обозначенными обязательствами обеих сторон по отношению друг к другу.
И тут Муссолини заколебался.
Он сказал Риббентропу, что итальянский народ еще не созрел для заключения
