Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря - Вольфганг Викторович Акунов
Гней Помпей Магн («Великий»)
Высокомерные же римские нобили не потерпели бы над собой нового владыку, если бы их не принудили к этому силой. Кроме того, Помпей как таковой был далеко не всем из них по вкусу. В конце концов, жадный до крови и до благ земных латифундист из отдаленного Пицена был отпрыском семейства каких-то «новых римских» с темным прошлым. Такому выскочке (хоть и не столь безродному, как Марий) было нелегко добиться признания со стороны верхушки римского нобилитета. Не помог пиценскому снобу (между прочим, слово «сноб» является сокращением латинского словосочетания «сине нобилитате» — «без знатности») даже династический брак с представительницей гиперзнатного рода Метеллов, столь вездесущих и столь глубоко проникших во все поры римского государственного организма, что, как говорила римская пословица: «Если встретишь на улице человека, будь уверен — это кто-то из Метеллов»…
Помпей, хотя и не отличавшийся умом и сообразительностью, вполне осознавал, что не сможет установить долговечную и прочную диктатуру без поддержки ведущих семейств римской знати (перед которыми пасовал даже любимый вождь и учитель Магна — кровожадный Сулла). К глубочайшему разочарованию «героя восточных походов», олигархическое правительство Римской республики оказалось на поверку куда более сплоченным, чем он ожидал. Помпей совершенно перестал ориентироваться в обстановке, сложившейся в Риме (за время его слишком долгого отсутствия) и не был способен придумать убедительное основание для захвата власти силой оружия. Поэтому «Великий» сделал в сложившейся обстановке единственно правильное и одновременно — единственно неправильное из того, что можно было сделать. А именно — сложив с себя командование армией и флотом, возвратился в Рим в качестве частного лица. Сенат «великодушно» удостоил «победителя» великолепного триумфа. Тем дело, однако, и кончилось…
Первые же речи свежеиспеченного триумфатора перед народным собранием и сенатом доказали полное отсутствие у него политического такта и чутья. Прибегнув к поистине скандальном подкупу (а ведь чтобы вызвать скандал подкупом в условиях, когда кто-то постоянно кого-то подкупал, надо было очень постараться!), Магн добился избрания в консулы своего подчиненного в период Восточной кампании — Луция Афрания. Коллегу Афрания по должности Помпей также считал своим сторонником. Как оказалось, Магн, однако, очень ошибался. Помпей явно «поставил не на ту лошадь (или — колесницу)». Второй консул — Метелл Целер — открыто выступил против «Великого». Афраний же, как выяснилось, был далеко не столь удачлив и талантлив «на гражданке», как в условиях войны. Он, правда, превосходно танцевал (но со «староримской» точки зрения танцы были делом рабынь и извращенцев, а не «истинных римских мужей»; слово «танцор» употреблялось как довольно грубое ругательство).
Священная волчица, Ромул и Рем на римской мозаике
Неудачи преследовали Помпея буквально одна за другой. «Великий» потребовал ратификации сенатом сделанных им на Востоке после победы над Митридатом распоряжений, причем — всех сразу. Но этому тотчас же воспротивился давний недоброжелатель Магна — чревоугодник Луций Лициний Лукулл, не без достаточно веских основания обвинявший Помпея в похищении и присвоении плодов побед, одержанных им, Лукуллом, на «Восточном фронте». Лукулл, при активной поддержке злорадствующих завистников и недругов Помпея — «железного» Катона, «золотого» Красса и Метеллов (хотя и породнившихся с Помпеем) настоял на рассмотрении и одобрении (или неодобрении) распоряжений Магна по отдельности, а не «всем скопом». С треском провалился и внесенный народным трибуном Флавием законопроект о наделении землей ветеранов победоносной армии Помпея.
Волчица, Ромул и Рем на римской монете
Впрочем, на этом этапе внутриполитической борьбы Катоном была допущена серьезная ошибка. Когда «всадники», успешно грабившие римскую Азию в качестве откупщиков налогов — публиканов — потребовали снижения суммы откупа для провинции (Азия сильно пострадала от войны и потому сбор налогов с провинции в прежнем объеме был затруднителен), Марк Порций отверг их требования и, не стесняясь в выражениях, открыто обвинил «всадников» в непомерной алчности. Что было крайне неразумно, ибо за резко отчитанными Катоном финансистами скрывался Красс, терпеливо ждавший, когда будет и на его улице праздник. Неуемный (и неумный) ригоризм Катона (гражданина весьма состоятельного, но в знак своего бескорыстия и презрения к богатству демонстративно разгуливавшего по Риму без обуви и туники — в одной тоге, надетой на голое тело) в очередной раз отдалил его от своих союзников — и, в то же время, нисколько не сблизил его с Помпеем (слишком уж многое разделяло этих двух «больших акул»). Ненадолго установилось крайне шаткое равновесие политических сил. Ситуация оставалась крайне неясной и непредсказуемой. Чтобы сдвинуть ее с мертвой точки, явно необходимы были новые импульсы. Но откуда им было взяться?
2. Как Цезарь был наместником в Испании
Попав в Испанию, или, точнее, в хорошо знакомую ему еще со времени квестуры «Испанию Ультериор», Цезарь оказался предоставленным всецело самому себе. Наконец-то никто больше не мешал ему своими советами и возражениями. Никто не мог больше предписывать ему, что делать, а чего — не делать. Ни на кого ему больше не приходилось оглядываться. Ни под кого ему не надо было подстраиваться. И сразу выяснилось, что Цезарь, оказавшийся полностью в своей стихии, без «отеческой опеки» своих доброжелателей и недоброжелателей, способен проявить себя поистине гениальным полководцем и не менее гениальным хозяйственником (или, говоря «по-новорусски» — «эффективным менеджером»)… Заботясь как об общем благе, так и о своем собственном…
Сразу же по прибытии в Дальнюю Испанию, Гай Юлий принялся усердно пополнять ряды имевшихся в его распоряжении вооруженных сил. Для усиления же дислоцированных в провинции двадцати когорт (в каждом из этих подразделений насчитывалось около пяти сотен воинов), Цезарь набрал из числа жителей переданной под его правление испанской провинции десять новых когорт. Не тратя время на пустые, с его точки зрения, формальности, «потомок Венеры» своей преторской властью даровал своим новым легионерам права римских граждан, чем навеки обеспечил себе благодарность и верность принятых на службу под римскими орлами провинциалов. Ибо присвоение римского гражданства (даруемого другими римскими наместниками весьма скупо) не только было в описываемую эпоху (да и долгое время спустя) высокой честью, но и наделяло одаренных им провинциалов целым рядом ценных и важных привилегий. В данном вопросе Цезарь решительно порвал с традиционными предрассудками римлян в отношении «варваров» (пусть даже и римских подданных). Примененная Гаем Юлием с огромным успехом новая тактика, направленная на интеграцию больших масс италийского и провинциального населения в военно-политическую машину Римской державы путем предоставления им полного (а не ограниченного, так называемого «латинского») римского гражданства, и впредь оставалась
