Дарья Донцова - Записки безумной оптимистки
— Муся приехала, — раздался крик.
От входа ко мне неслась девочка, крепенькая блондиночка, лет четырнадцати, странно похожая на подросшую Машку. Рядом бежали две большие черные собаки.
— Мать, — послышался голос Аркадия. — Сумки брать?
Сын, одетый в теплый бело-синий свитер, выглядывал из окна. У моего Кеши никогда не было такого пуловера.
Меня затошнило. Это явно мой дом, мои дети и мои собаки, но я живу не здесь. Мане всего десять лет, и у нас одна Черри. Хотя вот же она!
Помахивая хвостом, пуделиха обнюхивала сумки. Откуда ни возьмись вынырнула неизвестная девушка, худенькая, с карими глазами, и сердито заявила: — Зачем покупать мобильный, если не включать его!
У меня все завертелось перед глазами, вспыхнуло ярким огнем, потом погасло. Я вновь очутилась на кровати в реанимации, мокрая от пота, с трясущимися ногами.
Кучеренко во время сеансов частенько забрасывал меня в разные места, я рассказывала об этом раньше, но сейчас я очутилась в параллельной реальности самостоятельно и такие яркие видения не посещали меня до сего момента никогда.
На следующее утро меня перевели в палату. Встав на дрожащие лапки и засунув в карман халата болтавшуюся на резиновой трубке банку, я побрела в холл, к телефону. Следовало поблагодарить Кучеренко, который, бросив все дела и пациентов, прикатил в больницу, чтобы держать трусиху Груню за руку.
Трубку сняла его мать и спокойно сообщила:
— Его нет в Москве, две недели назад он уехал отдыхать в Таиланд.
— Когда он отправился в Таиланд? — ошарашенно переспросила я.
— Ну если точно, пятнадцать дней назад, двенадцатого мая укатил.
— И он не приезжал шестнадцатого числа? — оторопела я.
— Нет, конечно, — засмеялась она. — Зачем?
Я повесила трубку. Значит, во время операции около меня стоял фантом. На улице почти тридцатиградусная жара, а психотерапевт явился в шерстяной красной рубашке. Могла бы раньше сообразить, что он не настоящий. Кучеренко великолепный гипнотизер, и проделать такой фокус ему как плюнуть.
Не успела я оказаться в палате, как ко мне косяком повалили люди. Естественно, первой возле кровати очутилась Машка, ближайшая подруга детства. Она влетела в комнату, сжимая в руках трехлитровую банку с черной икрой, я не успела рта раскрыть, как Машка затараторила: — Значит, так, это надо слопать побыстрее, наворачивай половником.
Помните фильм «Белое солнце пустыни»? «Опять икра!» Вот, вот это про меня. Машка с непоколебимой решимостью впихивала в подругу рыбьи яйца. Я с тех пор шарахаюсь от икры в сторону, я наелась ею на всю оставшуюся жизнь. Но в своем желании поставить меня на ноги Манька была не одинока.
Засунув в меня граммов двести деликатеса за раз, Маня убегала на работу, ей на смену являлся Александр Иванович с кастрюлькой, в которой лежала слегка недожаренная телячья печенка. Никакие мои вопли и стоны на тему: «Терпеть не могу печень, никогда ее не ела и есть не стану», — на него не действовали.
Со словами: «Надо, Федя, надо», муж утрамбовывал в меня «лакомство» и уезжал на факультет.
Не успевал он выйти в коридор, как в палате возникал его ближайший друг, Вовка Цехновичер, вместе с женой, Катькой. Катерина специализировалась по рису с овощами, Вовчик выступал в роли кондитера.
— Ну-ка, — сюсюкали они, разворачивая свертки и вытаскивая банки, сначала риску, диетического, с морковочкой, а уж потом пироженые.
— Сам пек, — сообщал Вовка, — крем из рыночного масла с яичками, просто пух. Давай, Грушка, ням-ням…
Мой рост составляет всего один метр шестьдесят два сантиметра, я привыкла есть мало, кошачьими порциями, но ни Вовка, ни Катька, ни Машка не собирались меня щадить. И вообще все вокруг были уверены, что Грушенька должна есть как портовый грузчик.
Я давилась рисом, глотала пирожные. Вовка с Катькой умилялись, целовали меня и убегали.
Дверь тут же распахивалась, и появлялись другие посетители. Народ шел ко мне, как в былые времена в мавзолей к Ленину. Вся волокли жратву. Коллеги Александра Ивановича, его аспиранты, мои ученики и их родители. Из «Молодой гвардии» прислали ящик книг, соседи по дому приволокли кипу журналов, знакомые подруги, друзья приятелей… И каждый вливал в меня сок, впихивал фрукты, мясо, сыр, йогурты, салаты…Завершался день всегда одинаково. Появлялась Оксана в сопровождении кого-нибудь из своих сыновей, проводила ревизию в моей тумбочке и резюмировала:
— Хорошая еда, но без витаминов, на-ка немедленно ешь осетрину по-монастырски…
Или — «говядину под соусом», «рагу из овощей», «ризотто из цыпленка», «форель с лимоном»… Оксанка великолепно готовит, блюда каждый день были разные, запивать все следовало свежеприготовленным соком. Оксана, человек обстоятельный и предусмотрительный, приволокла с собой сокодавку и установила в палате.
— Отличная вещь, — радовалась она, вытаскивая фрукты, — чик-чирик и готово, сплошной витамин.
Через неделю на двери отделения появилось объявление «К Донцовой больше восьми человек в день не пускать», но поток не иссяк. Единственное, от чего мне удавалось отбиться, это от букетов. Они издавали такой аромат, что у всей палаты начался кашель. Самое интересное, что у меня ничего особо не болело, так, сущая ерунда, левая рука не поднималась выше плеча, а ноги не держали. В основном же все шло просто прекрасно, я валялась в постели и ела, ела, ела, ела…
Когда в десять вечера палата погружалась в сон, я лежала с раскрытыми глазами, уставившись на белую стену. Я очень хорошо знала: сейчас, когда останусь в одиночестве, появятся видения, вернее, я перенесусь куда-то в параллельный мир. Он не похож на настоящий, но я живу там, и мне там очень хорошо.
В конце концов раздвоение личности стало меня пугать, и я решила посоветоваться с мужем. Он выслушал меня и очень серьезно спросил:
— Картина, которую ты видишь, всегда одна и та же?
Я заколебалась, но потом ответила:
— Да.
— Опиши мне ее, — потребовал муж, — с самого начала.
Только он произнес эти слова, как передо мной возникла новая картинка, невиданная до сих пор.
— Ну начинай, — поторопил Александр Иванович.
И я начала:
— Я много раз выходила замуж и каждый раз неудачно… Но, очевидно, начав, трудно остановиться.
Слова лились потоком, картины сменяли друг друга, я торопилась, проглатывала концы фраз, боясь потерять нить повествования. Когда наконец я добралась до конца рассказа, стемнело. Я, только что бегавшая по Парижу, вновь очутилась в палате, соседки давно спали. Муж смотрел на меня молча.
— Это шизофрения? — робко поинтересовалась я, — я похожа на сумасшедшую? Меня перевезут в Кащенко и станут лечить электрошоком?
