Чарльз Николл - Леонардо да Винчи. Загадки гения
Вполне возможно, что короткое юмористическое стихотворение на латыни, найденное в Атлантическом кодексе, было написано именно Каммелли.[269] Темой послужила осада Колле-Валь-д’Эльза войсками папской лиги в ноябре 1479 года. Это была война, начавшаяся после заговора Пацци. Город сдался 14 ноября, стены его были разрушены гигантским осадным орудием, пушкой, которую называли Ла Гибеллина. Пушка и послужила темой для стихотворения, обнаруженного в бумагах Леонардо:
Pandite iam portas, miseri, et subducite pontesNam Federigus adest quem Gebellina sequor…
(Откройте же ворота, вы, жалкие созданья, и опустите подъемные мосты. Здесь Федерико, а за ним я, Гибеллина, следую…)
«Федерико» – это Федерико да Монтефельтро, герцог Урбино, один из командующих антифлорентийской лиги. На том же листе мы находим несколько чертежей артиллерийских орудий, сделанных Леонардо. Стихотворение и рисунки объединены единой темой – они взаимно дополняют друг друга.
Совершенно очевидно, что автором этих строк является Каммелли. На это указывают и косвенные доказательства. Покровителем поэта в то время был феррарский придворный Никколо да Корреджо, занимавший видный пост во флорентийском военном альянсе. Каммелли вполне мог сражаться под его знаменем. Мы знаем, что Каммелли летом 1479 года находился во Флоренции. 20 августа он отвечал на официальный запрос относительно уплаты долга. Вполне вероятно, что и в конце ноября или в декабре, когда было написано это стихотворение, Каммелли тоже был в городе.
Если эксцентричное небольшое стиховорение вышло из-под пера Иль Пистоезе, то ему же могут принадлежать и другие записи в Атлантическом кодексе, написанные той же рукой. Одна из них – это очень личное стиховорение, обращенное к Леонардо. Впрочем, возможно, это всего лишь черновик. К сожалению, огромная клякса сделала эти строки нечитаемыми, но в инфракрасных лучах ученым удалось прочесть хотя бы часть. Название стихотворения можно прочесть как «S […] 4» – скорее всего, «Сонет 4». Начинается сонет так:
Lionardo mio non avete d[…]Lionardo perche tanto penato[?]
(Мой Леонардо, неужели в тебе нет никаких […] Леонардо, почему ты столь опечален?)
Остальные строчки прочесть не удалось, но, скорее всего, автор написал его с целью примирения, принося свои извинения. Последнее слово можно разобрать – это perdonnato, то есть прощение. На этой же странице есть поэтические строчки, написанные в привычной для Леонардо зеркальной манере. Это две цитаты из Овидия – «Дела, что без свидетельских глаз свершены и лишь ночи известны!» и «Время – губитель вещей» – и одна цитата из Петрарки. А ниже написан очаровательный небольшой куплет, вполне в стиле Каммелли, но в действительности являющийся цитатой из Луки Пульчи (брата Луиджи):
Deh non m avete a vil ch’io son poveroPovero e quel che assai cose desidera.
(He презирай меня из-за того, что я беден: человек беден, когда желает многого).[270]
Этот лист говорит нам о том, что Леонардо начал открывать для себя мир поэзии. Вполне возможно, что в это время он испытывал причудливое влияние Каммелли.
Мы находим в бумагах Леонардо еще одно стихотворение, написанное тем же почерком. Это сатира против Бернардо Беллинчьони, флорентийского поэта, работавшего в том же стиле, что и Каммелли, но принадлежавшего к более молодому поколению. Беллинчьони был фаворитом Лоренцо Медичи, обменивался с ним непристойными сонетами. Благоволила к нему и мать Лоренцо, Лукреция Торнабуони. Неудивительно, что он стал объектом нападок со стороны раздражительного Каммелли.[271] По-видимому, Леонардо тоже знал Беллинчьони – позднее, в Милане, они явно были знакомы и даже работали вместе. Они были одного возраста. Бернардо сумел подняться из бедности только благодаря своему остроумию – такая черта не могла не импонировать Леонардо. Беллинчьони был ярким, но сложным в общении юношей, этаким enfant terrible. Поэт Медичи, священник Маттео Франко был его врагом – Беллинчьони написал против него сонет, начинавшийся со слов: «Taci, non ciarlar piu che tu schimazzi» (Успокойся, прекрати болтать, или ты превратишься в обезьяну). Ядовитому Луиджи Пульчи Беллинчьони нравился. Он высоко оценил его остроумие в своем шедевре, бурлескной поэме Morgante maggiorre («Морганте»), опубликованной в 1481 году. Позднее Леонардо приобрел эту книгу и часто цитировал ее. Вот такой была литературная жизнь Флоренции в те годы, когда Леонардо работал в собственной студии.
Если искать того, кто оказал самое значительное влияние на литературную жизнь Леонардо, грубоватый и лаконичный Каммелли кажется наиболее подходящей кандидатурой. Простой стиль этого поэта куда ближе художнику, чем изысканная манерность Полициано, влияние которого чувствуется в портрете Джиневры. Леонардо никогда не увлекался беллетристикой. Иногда он пытался написать нечто возвышенное, но чаще всего его стиль лаконичен, прост, народен. Ему недостает внешнего лоска, полировки. Если иногда он и напоминает поэзию, то только ясностью и силой эмоций, а не вербальными уловками и красивыми ассонансами.
В дружбе со сложным поэтом из Пистои есть нечто трогательное (обращение Каммелли «Мой Леонардо» явно говорит о дружбе между поэтом и художником). Но из того же стихотворения мы узнаем, что Леонардо «опечален». Слово penato, использованное поэтом, можно перевести и иначе – подавлен, обеспокоен, переутомлен, страдает от боли. Он «беден», но относится к этому философски. Можно предположить, что дела в боттеге шли не очень хорошо. Впрочем, скучать во Флоренции Леонардо не приходилось.
Музыкант
Общение Леонардо с такими поэтами, как Каммелли и Беллинчьони, приводит нас к другой стороне этой уникальной личности. К сожалению, об этом часто забывают. Ранние биографы художника сходятся в одном: Леонардо был блестящим музыкантом и очень хорошо играл на «лире». По-видимому, музыке он научился во Флоренции, поскольку и Аноним Гаддиано, и Вазари утверждают, что по приезде в Милан в начале 1482 года при дворе его приняли не как художника или инженера, а как музыканта. Эта идея кажется настолько странной, что поверить в нее очень трудно.
Лира, на которой играл Леонардо, не походила на классический античный музыкальный инструмент, изображаемый в комических описаниях Элизиума. Это более сложный инструмент, называемый lira da braccio, буквально «ручная лира». Такая лира являлась разновидностью другого инструмента, viola da braccio, предшественника современной скрипки. Лира да браччо имела семь струн. Пять использовались для мелодий и настраивались с помощью колков, установленных на грифе в специальной коробке в форме сердца. На этих струнах играли смычком, прижимая их пальцами, чтобы получить разные звуки. Кроме того, на лире имелось две открытых струны (corde di bordone), расположенные вне грифа. Они издавали только один тон, а музыканты прижимали их большим пальцем левой руки (левша Леонардо, по-видимому, делал это правой), чтобы задать ритм. Эти открытые струны, напоминающие по звуку и технике использования старинную лиру, дали инструменту его название. В Национальном музыкальном музее в Дакоте можно увидеть венецианскую лиру да браччо. На ней написана латинская фраза: «Когда лошадь пройдет над овцой, назад и вперед, дерево вернет нам сладкозвучную музыку». Мастер имел в виду конский волос смычка, струны, сделанные из овечьих кишок, и дерево корпуса лиры. Такая надпись во многом напоминает загадочные пророчества самого Леонардо.[272]
Ангел, играющий на лире да браччо. Картина предположительно написана Амброджио де Предисом
На картинах того времени на лире да браччо (или на виоле да браччо, поскольку отличить эти инструменты очень трудно) чаще всего играют ангелы. Этот инструмент мы видим на картинах Джованни Беллини, Карпаччо, Рафаэля и Мантеньи, а также на иллюстрациях в Часовой книге Сфорца. В лондонской Национальной галерее есть панель, принадлежащая кисти Амброджио де Предиса, изображающая ангела, играющего на лире да браччо. На картине отчетливо видны две открытых струны, которые ангел прижимает большим пальцем левой руки. Когда-то эта картина была боковой панелью Леонардовой «Мадонны в скалах». Она была написана одним из его коллег в Милане и вполне могла быть создана под впечатлением игры самого Леонардо.
Любимый инструмент Леонардо являлся предшественником скрипки. Когда и у кого художник научился играть на нем, нам неизвестно. Вазари пишет о том, что музыкальные способности проявились у Леонардо еще в детстве, но, скорее всего, это лишь предположение. Мы знаем, что у Верроккьо имелась лютня. Это говорит о том, что в боттеге любили музыку. По-видимому, Леонардо научился играть на лире в годы учебы. Бенвенуто Челлини, рассказывая об обучении своего отца, Джованни, во Флоренции в 80-х годах XV века, пишет: «По Витрувию, если вы хотите добиться успеха в архитектуре, вам нужно иметь представление о музыке и рисовании. Поэтому Джованни, овладев рисунком, начал изучать музыку. Одновременно он научился превосходно играть на виоле и флейте». Челлини также пишет о том, что флорентийские pifferi (дудочники) и другие музыканты, выступавшие во время праздников, – и его отец среди них – пользовались всеобщим уважением, а «некоторые из них были arti maggiori, наравне с шелковых и шерстяных дел мастерами, и по этой причине мой отец никогда не считал зазорным приобрести эту профессию».[273] Эти замечания вполне можно отнести и к Леонардо – изучение музыки помогало ему совершенствоваться в искусстве живописи и архитектуры. А кроме того, во флорентийских гильдиях существовала древняя музыкальная традиция.
