Тензин Гьяцо - Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай-ламы Тибета.

Пунцог Вангьел еще жив, хотя теперь уже и очень стар. Я очень хотел бы увидеть его еще раз, пока он не умер. Я продолжаю глубоко уважать его как старого опытного тибетского коммуниста. Нынешние власти в Китае знают об этом, и у меня еще есть надежда, что мы встретимся.

Весной 1956 года Лхасу посетил желанный гость — Махарадж Кумар, наследный принц Сиккима, крошечного государства, расположенного вдоль части нашей границы с Индией недалеко от Дромо. Он был очень приятным человеком: высокий, сдержанный, мягкий и спокойный, с большими ушами. Принц привез с собой чудесную новость в письме от индийского общества Махабодхи, президентом которого он был. Эта организация, которая представляет буддистов всего субконтинента, приглашала меня участвовать в празднествах "Будда Джаянти", которыми отмечалась 2500-я годовщина со дня рождения Будды.

Я был вне себя от радости. Для нас, тибетцев, Индия — это "Арьябхуми", Страна Святости. Всю свою жизнь я мечтал совершить туда паломничество: больше всего я хотел посетить именно эту страну. Кроме того, поездка в Индию дала бы мне возможность говорить с Пандитом Неру и другими духовными наследниками Махатмы Ганди. Я отчаянно хотел установить контакт с индийским правительством, хотя бы только для того, чтобы увидеть путь, по которому развивается демократия. Конечно, была вероятность, что китайцы меня не отпустят, но я должен был приложить все силы. Поэтому я пошел к генералу Фан Мину, взяв с собой это письмо.

К сожалению, Фан Мин был, несомненно, самым неприятным человеком из всех местных представителей китайских властей. Он принял меня достаточно вежливо. Но когда я объяснил причину своего прихода, он стал отвечать уклончиво. Эта мысль не представлялась ему здравой. В Индии много реакционеров. Это опасная страна. Кроме того, у Подготовительного Комитета очень много работы, и он сомневается, что без меня смогут обойтись. "Во всяком случае, — сказал он, — это только приглашение от религиозного общества, совсем не то, что приглашение от самого правительства Индии. Поэтому не беспокойтесь, вы вовсе не обязаны принимать его". У меня опустились руки. Было очевидно, что китайские власти намереваются препятствовать мне даже в выполнении моих религиозных обязанностей.

Прошло несколько месяцев, о "Будда Джаянти" больше не было сказано ни слова. Затем где-то около середины октября Фан Мин обратился ко мне с вопросом, кого я хочу назначить главой делегации: индийцам надо знать это. Я ответил, что я послал бы Триджанга Ринпоче, моего Младшего наставника, добавив, что делегация готова ехать, как только он даст разрешение. Прошло еще две недели, и я уже стал забывать всю эту историю, как вдруг пришел Чжан Дзинь-у, который только что вернулся из Пекина, чтобы сообщить мне: китайское правительство решило, что было бы неплохо, если бы я поехал сам. Я был так рад, что не верил своим ушам. "Но будьте осторожны", — предостерег он меня. "В Индии много реакционных элементов и шпионов. Если вы попытаетесь иметь с ними какие-то дела, то я хочу, чтобы вы поняли: в Тибете произойдет то, что произошло в Венгрии и Польше. (Он намекал на жестокое подавление Россией восстаний в этих странах). Когда он кончил говорить, я понял, что должен скрыть свою радость и сделал все, чтобы показаться обеспокоенным. Я сказал, что глубоко удивлен и озабочен его информацией об империалистах и реакционерах. Это успокоило Чжана, и он перешел на более мирный тон. "Не надо так беспокоиться", — сказал он, — "Если у вас будут какие-то трудности, наш посол всегда придет на помощь". На этом встреча окончилась. Генерал встал и, соблюдая по своему обычаю все формальности, покинул меня. Как только он ушел, я выскочил и, улыбаясь до ушей, рассказал новость своему персоналу.

Через несколько дней я услышал интересную историю об этом повороте китайских властей на сто восемьдесят градусов. Стало известно, что индийское консульство в Лхасе запросило моих чиновников, собираюсь ли я в Индию, чтобы принять участие в празднествах. Получив отрицательный ответ, индийцы передали это известие своему правительству — в результате г-н Неру лично выступил в мою защиту. Однако, китайские власти все еще не хотели отпускать меня. И только когда Чжан приехал в Лхасу и обнаружил, что индийский консул рассказал некоторым людям о вмешательстве Неру, китайцы под угрозой повреждения китайско-индийским отношениям были вынуждены изменить свое решение.

В конце концов я выехал из Лхасы в конце ноября 1956 года, радуясь перспективе свободно передвигаться без постоянного надзора китайцев. Моя свита была довольно небольшой, и благодаря военным дорогам, которые пересекали теперь весь Тибет с севера на юг и с востока на запад, соединяя его с Китаем, мы почти весь путь до Сиккима проделали на автомобиле. В Шигацзе мы остановились, чтобы дать возможность присоединиться к нам Панчен-ламе, а затем продолжали путь на Чумбитханг, последнее селение перед перевалом Натху, через который проходит граница. Здесь сменили автомобили на лошадей, и я попрощался с генералом Динь Мини, который сопровождал нас из Лхасы. Он казался глубоко опечаленным расставанием со мной. Думаю, он был убежден, что моя жизнь подвергается опасности со стороны иностранных империалистов, шпионов, реваншистов и всех остальных демонов коммунистического пантеона. Он дал мне еще много напутствий в духе генерала Чжана и убеждал быть осторожным, добавив, что я должен объяснять всякому иностранному реакционеру, с которым встречусь, какой прогресс имеется в Тибете с тех пор, как произошло "Освобождение". Если они не поверят мне, сказал он, то могут приехать в Тибет и увидеть все собственными глазами. Я заверил его, что буду стараться, и на этом повернул моего пони в гору, начав длинное восхождение наверх, в пелену тумана.

На вершине перевала Натху находилась большая пирамида из камней, увешанная разноцветными молитвенными флагами. По обычаю каждый из нас добавил по камню в пирамиду, мы прокричали изо всех сил "Лха Гьел Ло!" ("Победа богам!") и начали спускаться в королевство Сикким. На другой стороне чуть ниже вершины перевала нас встретила в тумане группа приветствующих, которая состояла из военного оркестра, игравшего тибетский и индийский национальный гимны, и нескольких официальных лиц. Од ним из них был г-н Апа Б. Пант, бывший индийский консул в Лхасе, а ныне политический сотрудник в Сиккиме. Присутствовал также Сонам Топгьел Кази, сиккимец, который был моим переводчиком во время всего визита. И, конечно же, мой друг Тхондуп Намгьел, Махарадж Кумар, тоже был здесь.

От границы меня с эскортом проводили до небольшого поселения на самом берегу озера Цонго, где нам предстояло провести ночь. К тому времени стало уже очень темно и холодно, и снег покрывал землю толстым ковром. Прибыв в селение, я обнаружил прекрасный сюрприз: встретить меня туда приехал и Такцер Ринпоче и Гьело Тхондуп, их обоих я не видел уже несколько лет. Лобсан Самтэн и маленький Тэнзин Чойгьел ехали со мной, так что сейчас впервые в жизни встретились все пять братьев.