Н Князев - Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны.

Полковник Казагранди тотчас же поспешил в Дзаин — шаби с дивизионом своих всадников. Возвратился же он оттуда ровно через месяц. В отсутствие начальника гарнизона замещал полковник Васильев, на долю которого выпала в течение этого месяца обязанность дважды принимать у себя барона, приезжавшего со специальной целью — познакомится с полковником Казагранди.

Вот что рассказывает полковник И. В. Васильев о своей первой встрече с легендарным бароном (“Воспоминания начальника штаба отдельного Русско — монгольского отряда имени полковника Казагранди”, рукопись):

“В средних числах марта, когда полковник Казагранди находился в Дзаин — шаби, у меня как‑то была срочная работа по штабу и я заработался до глубокой ночи. В 4–м часу я прилег на кровать, которая стояла тут же в штабе, за перегородкой, не успел я задремать, как услышах шум автомобильного мотора, и вскочил с кровати, на которой лежал, не раздеваясь. В комнату штаба вошел офицер в папахе; поверх полушубка пришиты генеральские погоны. Генерал поздоровался, снял папаху и сел к столу, не снимая полушубка. Это был высокий человек, в возрасте около 40 лет, худощавый, с выпуклым лбом и серыми, глубоко сидящими в орбитах, пронизывающими глазами, с редкими рыжеватыми волосами и длинными рыжими усами.

“Садитесь, полковник, и рассказывайте все: кто Вы, откуда, как образовался отряд и скоро ли приедет из Дзаина полковник Казагранди?” В полной уверенности, что предо мной сидит ближайший сотрудник барона Унгерна, генерал Резухин, я спокойно и просто рассказал сначала все подробно о себе, начиная от Боксерской кампании25 вплоть до момента встречи с полковником Казагранди в ноябре месяце прошлого года в Хытхыле, а затем изложил эпопею отряда Казагранди в Монголии и наши походы за русский рубеж. Во время моего рассказа генерал молча ел горячий ужин, наскоро приготовленный для него нашим китайцем — поваром. За чаем он начал расспрашивать подробности о полковнике Казагранди, о нашем отряде и о местных делах. Задаваемые им вопросы были коротки и отрывисты, и я также старался отвечать по возможности коротко. Осторожно я спросил об Урге, желая узнать, где барон и что он делает там. На мой вопрос генерал ответил: “Да вот, недавно к югу от Урги, у Чойрына я разбил около 10000 гаминовских солдат”.

Тогда только я понял, что предо мной не генерал Резухин, а сам барон, страшный барон Унгерн, и растерялся… Барон объяснил, что оставил генерала Резухина в Урге, а сам решил съездить к нам, чтобы познакомиться с полковником Казагранди и нашим отрядом. Он высказал сожаление, что не застал Казагранди в Ван — хурэ.

Мой безыскусный рассказ ему, видимо, понравился, но, увы, смелость покинула меня, и я стал в дальнейших разговорах сдержанным и осторожным. Барон это заметил и сказал: “Говорите, как раньше: просто, спокойно и правдиво”. Во время нашего разговора в штаб прибыли депутации от монгольского князя, от лам и от населения. Монголы нарядились в парадные халаты, и надели шапки, отороченные соболями с шариками и павлиньими перьями. Делегаты подносили хадаки. Они падали на колени, делали земной поклон перед бароном и, стоя на коленях, протягивали ему эти “платки счастья”.

Барон собрался уезжать в 9 часов, проведя ночь без сна. Заметно было, что ему у нас понравилось. Он свободно разговаривал со старшими чинами отряда и даже шутил с ними. Перед отъездом он позвал своего шофера: “Достань‑ка там мешочек”, — приказал он. Минуту спустя шофер подал барону небольшой замшевый мешочек. Передавая мне эту вещь, барон сказал: “Вот здесь 1000 рублей золотом на нужды отряда. Большего жалования чинам отряда я платить не могу. Ну, а пока считайте по 30 рублей билонным серебром на каждого офицера и по 10 рублей на солдата”. Пожав мне руку, барон раскланялся с чинами отряда, сел в автомобиль и укатил в сторону Урги”.

Второе посещение бароном Ван — хурэ было не менее стильно. “В день св. Алексея (30 марта по новому стилю)”, — пишет полковник Васильев — “Хангинский казачий полк справлял свой полковой праздник. После молебна я принял парад. Затем состоялся обед, и в 14 часов все закончилось. Как бы предчувствуя, я приказал командиру полка убрать всех выпивших казаков и пошел к себе в штаб. В 16–м часу перед штабом загудел автомобиль, и из него поспешно вышел барон. Я встретил его у ворот рапортом. Унгерн, видимо, рассчитывал застать нас врасплох, ввиду казачьего праздника. Поздоровавшись, барон спросил у меня: “Ну, как у Вас здесь? Все ли в порядке? Сегодня праздник казаков. Много ли пьяных?” Я доложил, что пьяных нет. “Ну, хорошо. Посмотрим, как расположен Ваш отряд. Ведите меня по помещениям!” Барон обошел сотенные помещения, приемный покой, мастерские и, не найдя ни одного пьяного, остался доволен результатами своей внезапной ревизии. В штабе он, посмеиваясь, сказал: “А я торопился к Вам приехать пораньше, да автомобиль закапризничал, задержал в дороге, хотя и не надолго”. После чаю барон, тепло распрощавшись, снова высказал сожаление в том, что не застал Казагранди.

Барон Унгерн познакомился с полковником Казагранди лишь в свой третий приезд в Ван — хурэ, перед Пасхой 1921 г. По мнению начальника штаба отряда, полковника Васильева, Казагранди допустил сразу же большую ошибку в том, что не проявил перед бароном никакой самостоятельности, а рабски отдался в полное подчинение ему. Из беседы с бароном Васильев вынес впечатление, что барон готов был очень считаться с Казагранди, как с военачальником, свершившим много подвигов во время командования Боткинской дивизией. Казагранди же не смог взять верный тон. Он явно трепетал перед бароном и заискивающе любезничал, то есть вел себя не солидно и в том именно стиле, который барону чрезвычайно не нравился. Полковник не пытался, например отстоять перед бароном семью Гея, которому был очень обязан, как лично, так и в качестве начальника отряда. Не защитил он также и некоторых офицеров. И в конечном результате сам погиб от той же суровой карающей руки барона Унгерна.

В силу инструкций, полученных от барона 11 апреля, когда он догнал нас на автомобиле у мертвого города, генерал Резухин 15 апреля, то есть на четвертые сутки после прибытия в Ван — хурэ, отправил 2–й конный полк на север к русской границе. Полку приказано было активно оборонять от экспансии красных левый берег реки Селенги и для этой цели вести усиленную разведку, чтобы заблаговременно определять силы и намерения красного командования. С того момента, как генерал Резухин остановился у перевала через хребет Обер — Онгжюль 5 апреля 1921 г. и повернул на Ван — хурэ, для большинства его офицеров понятно стало, что приближается весьма ответственный для всех момент столкновения с 5–й советской армией.