Андрей Белый - Воспоминания о Штейнере

Бердяев — "БОРОЛСЯ".

С чем он боролся, обнаружилось неожиданно. Дело в том, что лекции шли в наемном помещении; в других комнатах помещения, не имевших никакого отношения к курсу Штейнера, упражнялся кто — то пренепочтительно на рояли, играя… "СОБАЧИЙ ВАЛЬС".

Подходит Бердяев и спрашивает моего приятеля: "А что, всегда лекции Штейнера сопровождаются музыкой?" В вопросе — подчерк, что музыка для мистического приподнятия настроения.

— Да это — "СОБАЧИЙ ВАЛЬС", — отвечал ему мой приятель и подумал: "А вы думаете, что Штейнер аккомпанирует себе "СОБАЧЬИМ ВАЛЬСОМ"?"

Бердяев сконфузился.

Борьба с "ВЛИЯНИЕМ" атрофировала в БЕРДЯЕВЕ элементарные восприятия музыки (а ведь — ценитель Скрябина)!

Одним из примеров того, как действовал и отвечал доктор сознанию членов "А. О." в миги лекцицй, когда он был ПРЕОБРАЖЕН и ГОРЕН: на венском курсе впервые слушавшая курс доктора и мало понимавшая этот курс мать моя, потрясенная ей открытою впервые понорамою игры лица доктора, обратилась как бы к нему, с внутренним вопросом: "Если ты можешь видеть и слышать, — ну дай мне знак: повернись и пристально погляди на меня… Нет — ты не повернешься!" И вдруг: доктор, стремительно повернувшись в ее сторону и отыскавши глазами ее, по словам ее, воткнулся в нее глазами; маленькие глаза стали шириться, стали огромными, световыми дисками; мать почувствовала, что еще миг, — и она — не выдержит; миг, и доктор уже глядел на кого — то другого. Это — рассказ ее.

ДРУГОЙ СЛУЧАЙ — со мною: проведя неделю с ДУРНЫМИ мыслями, я едва приплелся на доклад ДОКТОРА; я знал, что он меня УВИДИТ; увидя, увидит все дурное, чем я жил эти дни; и я, зная ПРОЗОР его в БЛИСТАЮЩИЕ минуты ГОРНИХ лекций, действительно боялся увидеть его ответ на мою душевную неразбериху; ответ без слов: жест, мину. Придя на лекцию, я дерзался в противоположной от доктора стороне, прячась за спины членов. И — как нарочно: все СПИНЫ, спасательно меня укрывавшие, раздвинулись; между мною и доктором лишь мгновение образовался ПРОЛЕТ; в этот пролет с молниеносной быстротой, он, разговаривавший с кем — то, бросил ужимку; я увидел гримасу; и я отчетливо увидел между двумя раздвинутыми спинами: МНЕ ВЫСУНУТЫЙ язык; я не знаю, что делал доктор: кашлянул ли в моем направлении и в кашле показал кончик языка; повторяю: ВЫСУНУТЫЙ ЯЗЫК Я ВИДЕЛ; он был вытянут между двух спин, в щель между ними с удивительной точностью; и он, так сказать, проводил прямую от одного конца к другому, — он попадал: мне в лицо; в следующее мгновение спины сдвинулись; доктора я не видел; но — хоть бы и видел; я все равно уже получил реакцию доктора на плохо проведенные дни; и — на свою трусость. А можем быть, язык означал: "Дудки, батюшка, не спрячешься: вижу тебя насквозь". Во время лекции лицо мое оказалось в поле зрения доктора; он — ни разу на меня не взглянул; и это означало: "Успокойся, — не стану тебя разглядывать; получил по носу и так: довольно с тебя!"

Так в нас отдавался он в минуты БЛИСТАЮЩИЕ свои. Каждый из случаев разговора с доктором (а таких случаев ТЫСЯЧИ) может быть субъективной имагинацией; не это важно; важно то, что ПОД ТЫСЯЧАМИ СЛУЧАЕВ подобного рода нечто было, что требует разгляда и пристального изучения; и важно то, что в такие минуты мы знали: ОН — ВИДИТ НАС НАСКВОЗЬ; и наша беседа с ним тут — как на духу; вернее — под кущею Духа, над ним раскинутой.

В эти минуты он был нам Учитель воистину; но тот, кто переносил такой разговор в словесном общении с ним, — тот не получал удовлетворения; от слов "Херр Доктор" требовал: ясности, четкости, трезвости, формулировкви; он "мистику" откидывал; иные из "мистиков" среди нас уходили неудовлетворенные разговором с доктором.

Наоборот, старые ученики, как покойная Штинде, годами не искали словесных свиданий с доктором: иные из них утверждали, что они без словесных вопросов получают от доктора, как учителя, все, что им нужно.

И эти слова их надо брать в весьма углубленном смысле.

Доктор был нам учитель во многих смыслах: по — разному — толкал, двигал в нас самостоятельность; вспоминаю: и точно ряд классов встает, где учились; но их как и не было.

Способность выдержать водопад лекций (публичных, "ДЛЯ ЧЛЕНОВ", курсовых, интимных) есть итог прохождения учебного курса; учились вниманию к теме и разглядыванию ее модуляций в разных тональностях, по городам, странам — в вариациях: для швейцарцев, финнов, шведов, немцев; по городам страны: в Кельне читал он не так, как в Берлине; в Берлине не так, как в Мюнхене; тема, раз поднятая в зерне, — на публичной лекции, в ложе, на съезде, в небольшом кружке, начинала варьироваться не только в географической проекции, а так сказать, в перпендикулярном сечении — от ее оформления для всех людей, всех антропософов, эсотерического кружка; на внутренних уроках она проводилась не так, как на лекции для всех членов, и вовсе не так, как на съезде. Многие не понимают, что нудило нас бросаться за доктором: из города в город. Могу сказать: посещение лекций было учебою в усваивании ТЕМЫ не в "ЧТО" а в "КАК"; если не все тут Учились, то мне, лектору, подавался единственный материал по педагогике лекторского искусства (только ли лекторского?); Можно было учиться тому, как тему ставил впервые он, как он развертывал — по городам и кругам понимания. Потом, Развив ухо к технике взятия темы, мы научились расслушивать интимный обертон не интимной лекции; и присутствовали ПРИ углублении любого "ВЗГЛЯДА В НЕЧТО", брошенного на публичной лекции, не углубленного на "ЭСОТЕРИЧЕСКОМ" уроке.

Перерождались все представления об "ЭКСО" и "ЭСОТЕРИЗМЕ"; приходилось присутствовать при показе эсотерического "ЧТО", поданного эксотерическим способом: на — ЭСОТЕРИЧЕСКОМ ЧАСЕ; и приходилось присутствовать при эсотерическом уроке для "ИМЕЮЩИХ УШИ" в переполненной аудитории, набитой публикой с улицы.

Границы "ДЛЯ ВСЕХ" и "НЕМНОГИХ" стирались в изощрении слуха, которому мы учились. Нельзя было знать, где доктор скажет ЕДИНСТВЕННО нужное для тебя; иногда нужного не оказывалось в интимном "ЧТО", по теме близком тебе; и это нужное поднималось в повторе, казалось бы, для тебя исчерпанной темы, в обстаньи чужих людей маленького городка, куда ты с доктором попал проездом. Нужною раз оказалась мне лекция, читанная в Пфорцгейме[202], куда доктор заехал между Штутгартом и Дорнахом.

Оторваться от доктора — лектора было нельзя именно в периоды, когда приходилось его много слушать; услышать РАЗ, ДВА — потом опять раза три с перерывами — НИЧТО с точки зрения описываемого задания; но слышать по нескольку раз в неделю, присутствуя при рождении ряда тем и их контрапунктов, и не поехать за ним из Дорнаха в Базель и в Цюрих — было уже невозможно для развитого лекционного слуха, делающего ударение на "КАК"; и ты делался невольным учеником особого класса "ТЕМАТИКИ", "СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ", "ПСИХОЛОГИИ ВНИМАНИЯ", или, — как там назвать? Был такой класс для тех, кто имел возможность жить при докторе. Жили для работ этого официально необъявленного класса.