Анатолий Конаржевский - Десять лет на острие бритвы

В Новосибирске пришлось мне идти пешком в пересыльную тюрьму. К счастью, в пересылке я пробыл только два дня в компании какой-то группы аферистов и двух воров в законе; один из них, старый цыган, отдавал предпочтение не конокрадству, а воровству и имел кучу подручных, работавших на него, но получавших крохи в виде милости.

И опять арестантский вагон и те же унизительные процедуры, к счастью, последние на этом пути. И вот я в Куйбышеве, в центре России — это все же не Сибирь. Начался новый период моего заключения.

Куйбышев

Из тюрьмы меня в числе пятнадцати человек доставили в лагерь на Безымянке — предместье Куйбышева. По дороге в машине я познакомился с инженером Зининым — крупным специалистом гидротехником, имевший большой опыт в области гидромеханизации, до заключения работавшим старшим инженером Наркомвода и курировавшим северные водоемы страны, а сейчас направленным тоже по спецнаряду со строительства Южной гавани в Москве сюда на строительство самой крупнейшей гидростанции Европы. Он отбывал срок наказания по статье 7/VIII за значительную растрату. Получилось так, что мы оба оказались обладателями двух нижних мест на двухъярусных деревянных четырехместных нарах в светлом просторном бараке, в котором проживало сто инженерно-технических работников и служащих разных профессий. Нам выдали матрацы, подушки, чистые хорошие наволочки и по одной простыне. Все было нормально.

Безымянское отделение Самарлаг вело строительство Безымянской ТЭЦ. Сам Самарлаг насчитывал несколько сот тысячи заключенных. Начальником его был некто Чистов, депутат Верховного Совета.

Начальником нашего отделения — капитан Бородкин. Мне предстояло участвовать в строительстве водоподводящего канала к насосной станции ТЭЦ, проходившего по старому руслу реки Самарки. На этом объекте по проекту должен был применяться комбинированный метод — сочетание работы земснаряда с гидромониторами, когда последние размывают грунт и направляют его к приемнику (Зумпфу) землесоса, а тот его всасывает и качает по трубам, уложенным на понтонах в предусмотренные проектом сооружения. В данном случае для наращивания высоты берегов канала земснаряд вел за собой воду реки Самарки и находился на плаву.

Зинин был знаком с проектом сооружения канала. Еще в Южной гавани начальник управления гидромеханизации ГУЛАГА НКВД СССР Борис Маркович Шкундин ввел Зинина в курс будущих дел. Это был тот Борис Маркович Шкундин, которого я несколько критиковал в своей книге, не вышедшей в свет в связи с моим арестом. Пока же шли подготовительные работы, монтаж землесосов, изготовление понтонов, обеспечение электроэнергией, забивались сваи перемычки под первый забой. Зинин и я занялись начертанием пути земснаряда и графиками его прохождения, т. е. графиками производства работ.

Трасса канала была весьма разнообразной и своеобразной: надо было пересечь Красное озеро по имени которого назывался расположенный здесь совхоз. Поверхность озера была выше подошвы забоя на восемь метров. Надо было умело выпустить из него воду, чтобы не затопить земснаряд и не допустить разрушения перемычки.

Через тридцать лет я случайно встретился с директором совхоза в одной дружественной мне семье — мы оба стали уже стариками. Предстоящая интересная работа и та, которую приходилось сейчас исполнять, в значительной степени сглаживали, ослабляли ощущение своей неполноценности как советского гражданина, как человека, не имевшего права голоса. Иногда хотелось крикнуть во все горло, во всю силу своих легких: «Эй! Что вы делаете там, наверху? Как вы смотрите на все, что творится на нашей советской земле?! Где вы прославленные, легендарные герои? Неужели смирились, покорились каким-то Ежовым и Берия? Почему не откроете глаза нашему Сталину!»

Если бы я знал тогда, что кроется под этим именем, то легче было бы переносить все эти моральные, а иногда и физические унижения, а так черт его знает, что думалось. Ведь оправдывал его, верил ему! Но так или иначе, надо было жить, работать и работать, так, как умею, отдавая делу всего себя и не опускаясь до уровня равнодушия, до подобия манекену.

В тяжелые минуты я брал себя в руки и сам себе говорил: «Стоп! Прежде всего ты должен быть человеком, быть коммунистом», как будто я чувствовал, что мое личное дело пролежало в архиве и я не был, как оказалось, исключен из кандидатов партии. Это выяснилось при рассмотрении моей партийности в Сталинградском обкоме партии в 1956 году, когда пришла реабилитация. После таких срывов я вновь энергично брался за работу.

Руководителем участка гидромеханизации был Карабанов — человек в летах; его помощником, главным инженером — Мичкин, молодой энергичный специалист, но не имевший еще опыта в данной области. Эти два руководителя прекрасно дополняли друг друга и, самое их большое достоинство, пожалуй, заключалось в том, что они на нас, заключенных, смотрели как на обыкновенных людей. Мичкин просто заявил: «Чтобы я не слышал обращение ко мне „гражданин начальник“, у меня есть имя и отчество, и пользуетесь им». К такого рода людям относился и молодой механик, не стеснявшийся в разговорах со мной проявлять наивность и незнание жизни. Неоднократно он отправлял мои письма домой и никогда не считал меня врагом народа.

Увлеченный новой работой, я забывал о своем положении, и лишь команда часовых, находившихся на обоих берегах будущего канала: («Кончай работу! Выходить строиться!»), возвращала к действительности. В один из дней, работая на брандвахте, занятый какими-то расчетами, я не заметил, как в комнате появился посторонний человек и встал только после команды Зинина «встать!» Вошедший был среднего роста, широкоплечий, еще молодой, сразу бросились в глаза широченные черные брови и симпатичное лицо. «Ну вот, хорошо что Вы здесь, Зинин, — сказал он. — А Конаржевский не появился?». «Прибыл, гражданин начальник, это я». Он посмотрел на меня с улыбкой и сказал: «Прекрасно. Теперь Вы докажете здесь, в наших условиях, свой коэффициент». Я с удивлением посмотрел на него, не понимая, о чем идет речь, пожал плечами и ответил вопросом: «Простите гражданин начальник, я не знаю, о каких коэффициентах идет речь. Я не знаю никаких». Он: «Вот как? Ну, я вам напомню. Во-первых, я тот самый Шкундин, которого вы изволили критиковать в своей интересной работе „Опыт проведения вскрышных работ методом гидромеханизации в карьерах „Орлов Лог““. Я тогда не обиделся, т. к. в какой-то степени вы были правы».

Я его перебил, спросив, откуда он может знать о моей работе, если она не увидела свет, а гранки были изъяты. «Дело в том, — отвечал он, — что в вашей работе приведено много интересного материала, заслуживающего серьезного внимания, до сих пор ни в каких трудах не встречающихся, много исследовательских данных, оригинальных диаграмм, и руководство треста получило разрешение с оставшегося оригинала выборочно размножить копии для определенного круга специалистов. Один такой экземпляр передали мне». Я заинтересовался, почему ее не издали. «Я узнал, — продолжал он, не отвечая на мой вопрос, — что вы осуждены и находитесь в каких-то лагерях. Решил разузнать, в каком именно и по спецнаряду затребовал вас сюда. — Считаю, что вы здесь принесете больше пользы, чем там, где вы были. В отношении коэффициентов я, конечно, пошутил, и не принимайте эту штуку близко к сердцу». Борис Маркович произвел на меня очень хорошее впечатление. Наконец, все подготовленные работы были окончены, и мы приступили к нашим основным делам по созданию канала.