Михаил Чехов - Виктор Алексеевич Громов
Гамлет – Чехов хватает флейту. Подчеркнуто вежливо он предлагает Гильденстерну сыграть на ней. С каждым его отказом, с каждой репликой все жестче становятся слова принца. Они полны презрения и резких акцентов:
«Ты думаешь, что на мне легче играть, чем на флейте? Ты можешь меня расстроить, но не играть на мне!»
Чтобы сдержать себя и не ударить Гильденстерна флейтой, Гамлет – Чехов с раздражением бросал ее.
Перепуганные насмерть, онемевшие, ничтожные негодяи спасаются бегством. Но тотчас же на смену им выступает Полоний. Он не просто важен, он раздут от важности: ведь он принес Гамлету приказ королевы явиться к ней немедленно.
Гамлету – Чехову хочется смять, раздавить Полония. Схватив за плечи, принц поворачивает его, указывает на облако и быстро, возбужденно спрашивает, похоже ли оно на верблюда… на хорька… на кита.
Сбитый с толку, Полоний со всем соглашается. Гамлет со стоном отпускает его:
«О, скажите матушке, что я приду к ней… сию минуту!»
Непереносимая душевная измученность звучала в этих словах.
Сцена с матерью – сложный переход от резкого столкновения к нежной сыновней заботливости и страстному желанию спасти мать от Клавдия.
Едва Полоний, предупредив королеву, успевает спрятаться за занавеской, вбегает Гамлет – Чехов. Бледный, с мечом в руке, он останавливается перед матерью. Начинается диалог-поединок. Реплики скрещиваются, как шпаги. Королева говорит возмущенно, гневно, угрожающе. Но волю Гамлета не сломить. Теперь он будет биться до победы. Борьба так остра, что понятен испуг королевы, когда Гамлет – Чехов не дает ей уйти и приказывает:
«Постой, садись, ты с места не сойдешь,
Пока я зеркала не покажу,
В котором ты свою увидишь душу!»
{
127 } За вскриком королевы: «Помогите!» – раздается такой же вскрик Полония за занавеской. Гамлет, не помня себя, наносит молниеносный удар мечом. Слышен короткий стон. На мгновение принц застыл: он не уверен, достиг ли его меч желанной цели.В ответ на восклицание королевы:
«О, горе! Что ты сделал?» -
Чехов – Гамлет растерянно произносил:
«Не знаю. Что? Король?»
Но когда королева испуганно и возмущенно восклицает:
«Как? Короля убить?» -
он твердо отвечает:
«Да! Так сказал я!»
Уверенный и успокоившийся Гамлет – Чехов подходит к занавеске, слегка отодвигает ее и видит Полония. Тихо, с брезгливой жалостью он бросает:
«Ты, жалкий, суетливый шут!
Тебя я принял за другого!»
Сделанного не вернуть. И Гамлет снова обращается к королеве:
«Да не ломай так рук, потише! Сядь!»
Огромная сила звучала в интонациях Гамлета – Чехова, когда он с глубокой сердечной болью говорил о «двух изображениях»: о прекрасном лице своего отца и о Клавдии, «сгубившем великого». И слова эти достигают цели. Королева стонет в смятении и раскаянии. Но Гамлет не слушает ее стонов. Он продолжает держать в одной руке медальон, который носит на груди, а в другой – медальон с изображением Клавдия, сорванный с шеи королевы. Гнев душит его. Он бросает ненавистное изображение на пол и давит его каблуком. Королева издает полный ужаса вопль: «Остановись!»
Вдруг происходит неожиданное. Гамлет умолкает и, забыв о гневе, напряженно смотрит в полутьму кулис. Звучит музыка Призрака.
Королева потрясена тем, что Гамлет внезапно стал совсем иной. Не отрывая глаз, он смотрит все туда же, вдаль, и говорит странные для нее слова, говорит еле слышно, боясь нарушить печаль и торжественность этой минуты:
«Взгляни, смотри, как тихо он уходит.
Отец мой! Посмотри: вон, вон идет он…»
Теперь, опомнившись, Гамлет – Чехов не гневается, не возмущается, он умоляет мать отбросить дурную половину сердца:
«… живи чиста с его чистейшей частью!»
{
128 } Борьба окончена. Буря промчалась, и даже для Полония Гамлет находит ласковые слова:«… Тебя, старик,
Тебя мне жаль!…»
Гамлет собирается уходить; на прощанье грустно сообщает матери о предстоящей разлуке:
«… Известно вам,
Что в Англию я ехать должен?»
Королева не отвечает. Гамлет – Чехов застывал: молчание матери делает ее сообщницей Клавдия. Скрывая свое потрясение, он медленно произносил:
«Покойной ночи, матушка, – прощайте!»
И эта внешне простая фраза говорила об огромном напряжении.
Последний акт был кульминационным. Здесь особенно сказывалось, как правильна была постоянная забота всех участников о динамичности спектакля, об его стремительной действенности.
С начала третьего акта события летели неудержимо, готовя бурный и трагичный финал. Разнообразны были краски этих сцен – от самой тонкой нежной лирики Офелии – Дурасовой до сокрушительного темперамента Лаэрта – Берсенева. Но больше всего поражало небывалое нарастание: безумие Офелии, бунт Лаэрта, известие о внезапном возвращении Гамлета в Данию – эти события, не давая опомниться, лавиной обрушивались на Гертруду и Клавдия и, как смерч, втягивали всех в свое стремительное движение.
Так было подчеркнуто трагическое сплетение линий двух мстителей за убитых отцов: Лаэрта – за Полония и принца Гамлета за Гамлета-короля.
Стихийно рождался гнусный план устроить поединок, чтобы погубить Гамлета. Отравленный меч в руках Лаэрта и яд в кубке – об этом Клавдий – Чебан говорил в неистовом ожесточении, распаляя Лаэрта жгучей ненавистью к Гамлету.
Весть о смерти Офелии завершала мрачным аккордом все события. Горячо и правдиво звучали насыщенные горем последние слова Лаэрта:
«… Душа полна
Слов пламенных, и вспыхнули б они,
Когда б их слезы не гасили…»
Страшной, непереносимой была тишина кладбища, где глухо звучали песенки, остроты и смешки подвыпивших могильщиков. Тревожно было затишье перед последней, самой сильной бурей. {
129 } Ее первые грозные порывы возникали уже в отчаянии пламенного Лаэрта – Берсенева и в безысходной скорби Гамлета – Чехова над могилой Офелии;«… Я
Ее любил, как сорок тысяч братьев
Любить не могут…»
Теперь все мчится неотвратимо к роковой дуэли. Клавдий пышно обставляет поединок Гамлета и Лаэрта, словно готовится к великому торжеству, к отмщению Гамлету, к уничтожению опаснейшего врага. Вдоль рампы, на фоне внутреннего занавеса, проходят придворные. Воины проносит большие флаги На длинных Древках. Быстро Проходит взволнованный Лаэрт.
На опустевший просцениум медленно выходят Гамлет и Горацио. Мы, зрители, ведь знаем наперед все, что произойдет в последней сцене шекспировской трагедии. Но Почему мы так волнуемся за Гамлета – Чехова?
Потому, что артисту удается совершить художественное чудо. Гамлет – Чехов так произносит фразу о своем грустном предчувствии, что мы вдруг с ужасом понимаем: он ничего не знает, ни о
