Тоти Даль Монте - Голос над миром

И я и все семейство Де Муро были в глубоком унынии. До самого последнего момента мы надеялись на чудо. О том, чтобы отложить концерт, нечего было и думать. Пришлось прямо из ложи, где я сидела с моими близкими родственниками, извиниться перед зрителями.

Все были крайне разочарованы, но в моих словах было столько искреннего огорчения, что присутствовавшие наградили меня долгими аплодисментами. Нашлись, однако, люди, утверждавшие, что я зло подшутила над всеми.

Оправившись от бронхита, я выехала в Милан. Там меня и Энцо ждала премьера новой оперы Джордано — «Король». Само собой разумеется, театр «Ла Скала» ставил ее под руководством нашего неизменного Тосканини.

Маэстро встретил меня очень приветливо и спросил, правда ли, что я жду ребенка. Я подтвердила, и он стал относиться ко мне с особым вниманием, бдительно следя, чтобы я не очень уставала.

Мы с Ренцо чувствовали себя счастливыми. Мы безмерно рады были и близкому появлению крохотного создания и предстоящему ответственному дебюту в новой опере.

Для премьеры «Короля» Карамба создал великолепные костюмы и живописные мизансцены. Мой костюм был весьма сложным и массивным; мне предстояло облачиться в тяжелый свадебный наряд прямо на сцене, стоя за ширмой, которую поддерживали артистки балета. Музыка не умолкала ни на миг, и Тосканини, чтобы как-то выиграть время, чаще обычного прибегал к ферматам.

За ширмой царила неописуемая суматоха, и в спешке артистки балета надели мне разные туфли. Страшным мучением было петь труднейшую арию, держа в руках тяжелую корону, да еще нестерпимо болели ноги, а громоздкое платье буквально пригибало к земле. Едва кончилось действие, мне стало плохо.

Счастливому событию, увы, не суждено было осуществиться.

Как только я почувствовала недомогание, то сразу же легла в постель, чтобы соблюдать абсолютный покой, предписанный мне врачом. Я боялась хоть на йоту повредить своему будущему ребенку, но мне становилось все хуже и хуже, пока не произошел выкидыш. Я была просто убита горем. Мне было крайне неприятно и то, что я невольно причинила большое огорчение Джордано. Но что делать? Я и сама изрядно намучилась, особенно морально. Представление «Короля» состоялось через несколько дней. Меня заменила Мерседес Капсир.

Выздоровев, я возобновила свою артистическую деятельность. В новом, 1929 году вместе с Аурелиано Пертиле я пела в туринском театре «Реджо», затем в римском «Реале», неаполитанском «Сан Карло» и, наконец, снова в «Ла Скала». Во всех этих театрах шла «Лючия ди Ламмермур» Доницетти.

В том же 1929 году театр «Ла Скала» предпринял грандиозное турне по Австрии и Германии. Специальным поездом выехал весь состав театра, включая оркестрантов, хор, балет, рабочих сцены. Даже декорации, бутафория и костюмы и те отправились в длительное путешествие.

Мы везли с собой оперы «Фальстаф», «Лючия ди Ламмермур», «Риголетто», «Трубадур». Тосканини отобрал для гастролей лучших певцов: Аранджи Ломбарди, Мерседес Лиопарт, Альфани Теллини, Эльвиру Козацца, Пертиле, Лаури-Вольпи, Де Муро Ла Манто, Стабиле, Франчи, Аутори, Ригетти, Тоти Даль Монте и других.

Это был настоящий праздник искусства, который привел в необычайный восторг жителей Вены и Берлина. Сказать, что это был триумф и блистательный успех, значит ничего не сказать. Все места на все спектакли были забронированы задолго до начала гастролей, но надо было видеть длиннейшие очереди за дешевыми билетами, которые с раннего утра выстраивались у касс.

Гениальный Тосканини и отобранные им певцы представляли наивысшее воплощение итальянского искусства и его самых благородных традиций бельканто. Услышать выступления «Ла Скала» смогли и наши соотечественники, ибо итальянское радио сумело организовать трансляцию концертов из Вены. Во всех городах, начиная с Вены и кончая Берлином, успех был потрясающий.

В Берлине произошел один трогательный эпизод, который особенно запечатлелся в моей памяти. Вместе с Галеффи и Лаури-Вольпи я пела в «Риголетто». Берлинский «Шарлотенбургтеатр», казалось, вот-вот рухнет под натиском зрителей, заполнявших огромный зал.

Когда я во втором акте кончила арию «Внемля имени его…», раздался гром аплодисментов. После спектакля я беседовала в артистической уборной с одной моей приятельницей-немкой, хорошо знавшей итальянский язык (я же так и не выучила ни одного слова по-немецки). В дверь постучался капельдинер и, страшно волнуясь, объяснил моей подруге, а та перевела мне, что на галерке сидит слепой, который, похоже, сошел с ума. Услышав мое пение, он заплакал, потом стал громко читать стихи, кричать какие-то бессвязные слова, а когда опустился занавес, попросил своих соседей отвести его к Тоти Даль Монте. Капельдинер спрашивал, что делать. Я сказала, что с удовольствием встречусь с этим человеком.

Едва я вышла из подъезда, ко мне приблизилась группка людей; впереди, держа в руке шляпу, шел средних лет мужчина, это и был слепой безумец. Мне показалось, что я разговариваю с человеком неуравновешенным, до крайности возбужденным. Его руки, сжимавшие мои пальцы, дрожали, голос срывался, и он сквозь слезы произносил какие-то отрывочные фразы. Вдруг он сказал что-то такое, отчего все остальные мгновенно умолкли.

Когда я попрощалась с ним и села в машину, моя приятельница воскликнула: «Как жаль, Тоти, что ты не поняла последней фразы этого бедняги слепца! Он сказал, что твое пение доставило ему огромную радость, заставившую его позабыть о своем несчастье — полной слепоте. А ведь он потерял зрение на итальянском фронте, на реке Пьяве!»

По истечении контракта с театром «Ла Скала» я отправилась в Париж, где в театре на Елисейских полях шел «цикл Россини», а также приняла участие в концерте в знаменитом зале «Плейель».

Затем мне пришлось прекратить всякие выступления. Я снова готовилась стать матерью и не хотела, чтобы повторился печальный случай, происшедший со мной несколько месяцев назад.

Я уединилась на своей вилле в Барбизанелло, недавно построенной моим деверем, архитектором Поссамай. Здесь был полный покой.

Врач разрешил мне вечером гулять по саду, но не больше четверти часа. В эти месяцы терпеливого ожидания за мной заботливо ухаживала моя преданная служанка Ида. Эта скромная венецианка, впоследствии три года неизменно сопровождавшая меня в моих заграничных турне, была удивительно расторопной и толковой женщиной.

Наконец 15 апреля 1930 года на свет появилась девочка по имени Мари. Чтобы еще раз ощутить то волнение и радость, которые всегда вызывали во мне посвященные этому счастливому событию стихи моего друга — поэта и комедиографа Адами, я хочу воспроизвести их здесь: