БондиАнна. В Россию с любовью - Анна Чапман
После, присев на краешек кровати с самокруткой, Алекс лишь произнёс:
— Вау!
Это были наши общие эмоции. Просто: вау!
Наверное, именно благодаря таким дням человек может быть счастлив. И даже если бы я всю оставшуюся жизнь провела в тюрьме, в больнице, в рабстве, — воспоминания об этих трёх днях всё равно делали бы меня счастливой.
Лондон, 2003 г.
— Здравствуйте, это Анна Чапман! Я бы хотела снова получать информацию о подходящих вакансиях, если это возможно.
В кадровом агентстве удивились, но пообещали сообщить, если что-то появится. Я снова была безработной.
Зарплаты в «Джетсейлс» хватало на безбедную жизнь.
Сможет ли новая работа также её обеспечивать? И будет ли вообще у меня эта работа, учитывая то, как меня уволили…
Вскоре я узнала, что не зря опасалась — подписывая документы, причиной увольнения Матс указал «отсутствие профессионализма». С таким клеймом можно было ждать достойной вакансии годами. А за квартиру нужно было платить совсем скоро — из денег, найденных в сейфе, я оплатила несколько месяцев, и этот период подходил к концу.
Едва я положила трубку, как позвонил Курт — подбодрил насчёт поиска новой работы и позвал в пятницу в ресторан.
Мы попрощались, но сотовый вновь затрезвонил. Я не ожидала увидеть имя «Алекс» и на автомате сбросила вызов. Потом, осознав, испытала облегчение — он, по крайней мере, жив.
Спустя пять секунд телефон зазвонил вновь. Я сделала глубокий вдох и ответила.
— Да, привет.
— Анджики?
Его голос всколыхнул что-то, чего я не чувствовала давно. Я закрыла глаза.
— Да, это я.
— Анджики, прошу тебя, помоги мне! Прошу тебя…
Алекс был крайне встревожен, возможно, даже напуган.
— Что случилось?
На меня вдруг накатило необъяснимое волнение. Что-то пульсировало внутри при каждом слове Алекса. Я непроизвольно стиснула зубы, поджала колени, обхватила их руками и зажмурилась.
— Помоги мне! Пожалуйста! Помоги! Только ты можешь…
Звонок оборвался.
Я тут же перезвонила, но абонент уже был недоступен. Снова и снова я набирала номер Алекса. Безрезультатно.
Что-то случилось! Иначе он бы не позвонил.
Конечно, я пыталась убедить себя, что это уже не моя проблема. Но внутренний голос без умолку твердил, что я оставила Алекса в трудной ситуации. А ведь он так нуждался во мне. От этих мыслей виски сдавила боль.
Предательница! Бросила любимого! Самого родного человека!
Тревога сжирала меня изнутри. Неизвестность и чувство вины не давали успокоиться. В конце концов я решила доехать до Гибсон-Гарденс и убедиться, что Алекс просто пьян, и это очередной приступ белой горячки.
Как раз заберу вещи.
Я быстро поймала такси. Всю дорогу меня мучало нехорошее предчувствие. Что-то внутри твердило: ехать не стоит. Я старалась не слушать этот настойчивый голос.
Кроме меня, у Алекса никого нет. Если с ним что-то стряслось, только я могу помочь ему.
Я уже спасала его раньше — каждый вечер… Даже когда он не просил. А однажды буквально вытащила с того света.
Это случилось больше полугода назад. Алекса накрыл очередной приступ белой горячки. Пока скорая, которую я вызвала, сумев не поддаться панике, мчалась к нашему дому по лондонским улицам, Алекс умер прямо у меня на руках. Я помнила это, как будто всё было вчера. Его тело содрогалось от конвульсий. Я прижимала его к себе, шептала, что всё будет хорошо, что вот-вот всё пройдёт, но в какой-то — самый страшный — момент он просто обмяк в моих руках.
В фильмах мёртвого человека часто сравнивают со спящим. Однако тогда я точно понимала, что Алекс не уснул. Он умер. Его сердце не билось, не качало кровь. Его лёгкие не набирали воздух.
Когда врачи скорой помощи вбежали в квартиру, я просто сидела с широко раскрытыми, безумными глазами и держала на коленях тело своего мужа.
Пока врачи что-то делали с телом, я была как будто без чувств, в полном отрешении и шоке. Застыла на кровати и даже не смотрела в их сторону. В тот раз Алекса успели спасти.
Сейчас я надеялась сделать это снова.
Я помогу ему в последний раз, и моя совесть будет чиста.
Такси подъехало к пункту назначения. Грудь сдавило, словно кто-то туго затянул невидимый корсет. Казалось, только вчера я ушла отсюда навсегда. Из этого дома и от Алекса.
По спине пробежал холодок, когда я вспомнила то страшное утро. Я снова ощутила ледяное прикосновение сверла к виску.
Всё это в прошлом.
Я вышла из машины, машинально поправила волосы, вошла в подъезд и стала подниматься на четвёртый этаж. В горле стоял ком, ладони вспотели и соскользнули, когда я ухватилась за перила. Четыре месяца я не виделась с мужем. Это была самая долгая разлука за почти три года наших отношений.
Я думала, при виде Алекса сердце просто разорвётся. Но оно разорвалось от того, что я нашла, войдя в квартиру.
Дверь была открыта нараспашку. Теперь в моём бывшем доме жили бомжи и наркоманы. Я видела такие притоны по телевизору. «Полицейские обнаружили место сбора наркозависимых и бездомных людей, где наш корреспондент провёл своё журналистское расследование. Осторожно, следующие кадры не для слабонервных!»
Это не могла быть та же квартира, в которой я просыпалась каждое утро несколько месяцев назад. Повсюду были разбросаны шприцы, свёрнутые картонки, окурки, смятые пачки сигарет, бутылки и осколки, жестяные банки, грязные тряпки. В дверном проёме ванной комнаты валялся человек в луже собственной мочи. Двери, которую не так давно сверлил Алекс, и вовсе не было. В ванной было так грязно, что, заглянув туда, я тут же с отвращением отпрянула.
На моём любимом диване тоже лежало тело, в таком виде, что невозможно было определить его пол. А на обивке дивана… Я не хотела знать, от чего эти пятна.
Смрад стоял страшный. Воняло потом, перегаром и испражнениями. Пришлось зажать нос, чтобы не сработал рвотный рефлекс.
Моих вещей нигде не было. Ни носка, ни резинки или туши для ресниц. Ничего не осталось. Как и половины мебели, и вообще всего того, что делает обычную квартиру домом. Пропали и пальмы из «Икеи», и маска африканского идола, даже вилки с ножами и мои русские книги.
Ни-че-го не осталось от нашей жизни.
В горле был уже не ком, а настоящий булыжник, когда я прошла в спальню и увидела Алекса. Он лежал на грязной кровати, без постельного белья, прямо на матрасе. Ни подушек, ни одеял, ни простыни. Рядом комод, а на комоде грязное блюдце с ложкой — вероятно,
