Любовь и пепел - Пола Маклейн
— Это не так. Я просто боюсь, что это может обернуться адом для мальчиков. Все уже стало довольно привычным. Они ценят свой образ жизни, даже если все несчастны. По крайней мере, они знают, чего ожидать.
— Всегда тяжело что-то терять, — произнесла я, подумав про себя, что он говорит не только об их потребности в привычном образе жизни, но и о своей.
Может быть, из-за этого мы застряли на нейтральной территории. Он любил меня, но в его жизни так долго были Паулина, сыновья и Уайтхед-стрит, что, возможно, он даже не мог представить себе, как сможет оставить их на пути к новой жизни.
— Если развод затянется надолго и все пойдет наперекосяк, надеюсь, ты от меня не откажешься, — сказал он.
— А ты от меня. Я тоже могу многое потерять. — «Даже больше, чем ты», — хотелось мне добавить.
По крайней мере, в нашем «чистилище» было тепло. В гавани плясали и покачивались на волнах ярко-синие рыбацкие лодки. Грубая красота проглядывала в разрушающемся волноломе Малекона, в обветшалых нитях траловых сетей, в полуразрушенных старых зданиях, стоящих вдоль залива оттенка тающего мороженого.
Эрнест хотел показать мне все, начав с «Флоридиты», его любимого бара в Гаване, где мы, устроившись на угловых табуретах, выпили по полдюжине дайкири, холодного и терпкого, с большим количеством хорошего кубинского рома.
Тогда это казалось отличной идеей, но на следующее утро я проснулась поздно, с жаром и запутавшейся в простынях. Я осталась одна в «Севилье». Эрнест ушел — он всегда работал по утрам, и нарушить порядок вещей могла разве что сошедшая со своей орбиты планета.
Ночью я особо не обратила внимания на номер, но утром, когда солнце пробилось сквозь деревянные ставни, мне пришлось это сделать. Эрнест был свиньей: куда ни посмотри, везде беспорядок, бардак, мокрые полотенца, мусор. На комоде среди грязных носков и рубашек валялись вывалившиеся из открытой коробки рыболовные снасти. Все поверхности были завалены газетами, почерневшими кофейными чашками, грязным бельем, раскрытыми книгами и остатками еды. Как и в Испании, в его номере имелся небольшой склад консервных банок с сардинами и персиками, перезрелых бананов, твердого сыра, полупустых бутылок красного столового вина. Такие запасы имели смысл в Мадриде, где из-за осады было трудно достать даже хлеб и фасоль, но здесь все это просто-напросто свидетельствовало о лени.
Вздохнув, я решила встать с кровати и чуть не споткнулась о большой кусок вяленой ветчины, лишь слегка прикрытый марлей. Ветчина! На полу! Это стало последней каплей. Неважно, насколько я плохо себя чувствовала и как сильно гудела голова, мне нужно было выйти отсюда. Я порылась в поисках аспирина, расчистила место, чтобы помыться; как смогла привела себя в порядок, надела белую юбку, эспадрильи, солнечные очки и отправилась на поиски густого кубинского кофе и покоя.
— Ты же не предлагаешь нам жить вместе в этом отеле? — спросила я позже у Эрнеста, когда он закончил работать. Мы сидели в кафе, он поглощал копченую форель, лук, хлеб, вино и твердый острый испанский сыр. Все еще ощущая себя больной, я едва смогла проглотить яйцо и тост.
— А почему нет? Это очень напоминает Мадрид, а там тебя все устраивало.
— Не устраивало, но это была война.
— Мы попросим горничную приходить почаще.
— Она унесет газеты, но здесь все равно будет вонять мясом и наживкой. И затхлыми пепельницами. Мне нужно нормальное место.
— Поживем пока так, хорошо? Тебе же для счастья неважно, чтобы здесь было идеально вымыто голландским[11] чистящим средством? В любом случае сейчас ничего не ясно с деньгами. А если Файф решит отобрать все, что у меня есть?
Меня передернуло от прозвища, которым он называл Паулину, но я понимала, что лучше промолчать. Да и что я могла сказать? Даже несмотря на расстояние и надежду, она все еще оставалась его женой;
— Я не помешана на чистоте, понимаешь? — сказала я. — Просто стараюсь поддерживать порядок, как и все нормальные люди.
— Понимаю, а я не помешан на беспорядке. К чему это все?
Я не хотела ссориться и поддаваться на провокации.
— Послушай, просто я проехала полмира, чтобы оказаться здесь, и все это на чужих условиях. Я не могу сидеть и ждать тебя в углу гостиничного номера, разве ты не согласен?
— Ты будешь писать.
— Мне нужно собственное место. Я готова заплатить. И сама все найду. Тебе вообще ни о чем не надо будет беспокоиться.
На следующий день я начала поиски и сразу же почувствовала себя лучше, ощущая, что хоть в какой-то степени способна взять свою судьбу в собственные руки. Наняла агента, который показал мне несколько небольших, вполне приличных домов в центре, с аккуратно подметенными верандами, выложенными плиткой комнатами для завтраков и дворами, затененными баньянами. Некоторые из домов были просто чудесными, но ни один мне не приглянулся по-настоящему. Мы выехали из Центральной Гаваны, миновали грязные, прокуренные и будто всеми забытые части города, а затем поднялись на холм к Сан-Франциско-де-Паула, с его единственной пыльной улицей, состоящей из крошечных магазинов и полуразрушенных фруктовых ларьков. И наконец остановились на круглом холмике перед скрипучими, ржавыми воротами с цепью, за которыми я смогла разглядеть только дикую природу. Здесь?
Агент сказал, что там пятнадцать акров, но из-за густых зарослей почти ничего не было видно. Подойдя ближе к дому, я обнаружила, что он построен в испанском стиле и выглядит заброшенным. Толстые лианы опутали облупившиеся желтые ставни, часть крыши и террасу. За домом виднелся обветшалый теннисный корт и высохший бассейн, полный песка, пустых бутылок из-под джина и жестяных банок. Я должна была бы немедленно убежать оттуда, но место напомнило мне сказку. Не знаю почему, но мне показалось, что там спрятано что-то ценное, словно это было королевство, проклятое ведьмой и погрузившееся в сон. И оно ждало не принца, а меня. Нас.
Это место называлось «Ла Финка Вихиа», что означало «Ферма сторожевой башни». Никто не жил там уже много лет. В комнатах пахло затхлостью, сыростью и плесенью, всю мебель нужно было сжечь. На кухне жили тараканы, повсюду лежал многолетний слой пыли. Все нуждалось в ремонте. Но, закрыв глаза, я легко представила, как пишу в одной из спален, примыкающих к гостиной, а Эрнест стучит по клавишам пишущей машинки в какой-то другой части дома. Мы были бы двумя писателями под одной крышей, скрывающимися от всего, кроме друг друга и работы.
— Хотя бы вид не нуждается в ремонте, — сказал агент,
