Письма к Вере - Владимир Владимирович Набоков
Как говорит Фонд, «началась кампания». Куприна, говорят, нельзя приглашать. От одной рюмки он вдребезги пьян. Уж очень тут много литераторов. I’ve had my fill. Алданов не совсем понимает, когда шучу, когда нет. Смотрит недоверчиво, а Ходасевич сразу понимает. Я Алданову сказал: «Без жены я не написал бы ни одного романа». Он ответил: «Да, мы уже здесь слыхали, как она вам помогает». Вейдле совсем молод. Я еще не видел его. Он в отъезде. Здесь гораздо, гораздо приятнее было бы жить. Ох, как поздно. ‹…›
112. 25 октября 1932 г.
Париж – Берлин
‹…› Все у меня идет очень и очень успешно. Я уже успел подружиться с Супервьелем, который страшно милый и талантливый. Провел у него сегодня все утро. Я ему «Лужина», он мне стихи. Некоторые – замечательные – я предложил ему перевести на русский. Беседовали очень хорошо и тепло. Он пришел в состояние восторга от отрывков из «Лужина»: начало и партия. Говорит, что перевод неплох, чуть неуклюж местами. На днях опять буду у него. Вот еще на кого он похож – на Сергея Родзянко. Сейчас сижу в кафе, а только что изумительно пообедал за 6 франков у Прокопа. Четверть третьего. В три должен быть у Анри Мюллера (Grasset), а в четверг у Жана Фаяра. Условился с обоими вчера по телефону. А завтра днем у Полана, «Nouvelle Revue Française». Буду предлагать переводы рассказов и так далее. Может быть, «лужинскую партию», по совету Супервьеля. Вчера днем звонил еще Лукашу, Милюкову (условился о встрече) и Адамовой, которая обещала продавать билеты. И написал письма Дени Рошу, Коварскому, Фрумкину. Крелю подписал, а Левинсона увижу в четверг у Фаяра.
Утром же вчера виделся с Сергеем и ужинал у Томпсонов. О моей литературе мы не говорили. У него здесь какие-то уроки, у Сергея. Этот ужасный стеклянный взор и какая-то атмосфера трагического. А говорит очевидные вещи. Но сказал, что хочет поговорить со мной о сути, выяснить, по-видимому, мое отношение к его жизни, и для этого зайдет ко мне завтра, в среду, в 3 часа, после чего поеду в «Nouvelle Revue Française». Нужно писать Грассе. Прерываю. L’addition, s’il vous plaît. Одно кофе.
Вот вернулся домой от Грассе. Прилег, к половине седьмого нужно к Фондаминскому. У Грассе меня очаровательно приняли. Мюллер, милейший молодой человек, по-моему еврей, и другой, тоже милейший, Тиссен, который специально занят моим романом. С Мюллером мы поговорили очень весело и по-дружески. Обещал на днях мне черкнуть словечко, встретиться. Очень советовал повидать Эргаз Габриэль Марсель, критик. И еще кое-кого; дал адреса. А Тиссен признался мне, что «Камеру» взяли вслепую или, вернее, взяли благодаря отзывам Немировской (!), Брянчанинова (??)[111] и Эргаз, которая переводы еще не сдала. Мне посоветовали ее подтолкнуть. О денежной стороне я там ничего не говорил хотя бы потому, что это неудобно было бы без Коварского. К Марселю у меня есть письмо от Ники, а у издательства ужасно пыльный, непрезентабельный вид, вроде склада «Логос» бывшего. Очень симпатично и просто, без немецких штучек, сидят на столах, говорят о пулях и так далее. Какие-то потрепанные, мятые фотографии на стене без рамок. Между прочим, бородатый, толстоносый Лоренс и рядом какая-то девица. Прелестно. Там думали, что Набоков – представитель Сирина. Кажется, что все складывается превосходно. Той, той, той. Днем вчера писал, значит, письма и телефонировал, а потом поехал к Томпсонам с таким расчетом, чтобы купить по дороге foie gras. Был в дюжине магазинов, не нашел, хотел купить цветов. Тоже не нашел и явился к ним с повинной. Подробно рассказал все, что случилось. Они очень благодарили тебя за внимание. Угостили дивным обедом с шампанским, и вообще, масса вина. Но не в том дело. Оба так милы. Он так интересен. Мы так славно беседовали, что прямо жаль было уходить. Показывал дивные старые книги. Все издания «1001 ночи», средневековый учебник анатомии со скелетами в непринужденных позах на фоне пейзажей, чудных английских поэтов с авторскими исправлениями и еще много чего. А я сейчас очень в форме, в смысле en train. Лизбет играла в Ю. Ю. и очень трогательно о тебе говорила. А в четверг я иду с Томпсоном на обед в Американском клубе, где будет говорить драматург Бернштейн. Он, кажется, пошляк, но все-таки интересно. Скажи Татариновой, что я звонил Ромочке и повидаю ее. Подсуну билеты. С Лукашем встречусь в четверг после Американского клуба. Завтра примусь за Шкляверов. Кому ни позвонишь, уже все знают, что я здесь. На улице по вечерам со мной заговаривают по-английски блудницы. Да-с. Ах, какая прелесть Супервьель, а Томпсону я посоветовал достать музыку Николая. Он сказал, что сделает это непременно. Я уже меньше устаю. Привыкаю. ‹…›
113. 28 или 29 октября 1932 г.
Париж – Берлин
‹…› Вчера с татариновскими девушками и женщинами – Рома, Даня, сестра Ромы Адамова – и братом Ромы, который, собственно, и приглашал, поехали к цыганам в очень симпатичное русское заведение «Au Papillon bleu». Там пили белое вино и слушали действительно прекрасное пение. Настоящие цыганки плюс Полякова. Это мой первый кутеж здесь, и не ахти какой. Нас развез Клячкин по домам (он сегодня утром в Берлине, кстати сказать). Я был дома уже в 1 час ночи. Очень примерный и милый, но беготня и недо<сыпанье?> последних дней сказались. Проснулся я в половине третьего. К счастью, никаких утренних дел не было. А сейчас около пяти. Скоро должен ехать к Denis Roche. Я для него приготовил открытку с «Бак берепом», чтобы он наконец понял, в чем дело. Париж уже полон разговоров обо мне, и уже они приходят ко мне обратно. Меня находят «англичанином», «добротным». Говорят, что путешествую всегда с tub’ом, по соответствию с Мартыном, что ли. И уже bon mots мои возвращаются ко мне. Вот мы какие.
Читала ли ты статью Осоргина и словеса Адамовича? Показывают, как, в общем, приятно ‹…›. Не могу от тебя скрыть, что я опять сейчас сижу в «Ротонде». Тут очень удобно писать. Пью кофе. Завтра и отчасти в воскресенье буду сочинять. Я себя отлично чувствую здесь. Во-первых, потому, что пишу очень удобно, во-вторых, потому, что отдохнула голова и хорошо, хотя недолго, сплю. Не забудь мне прислать «Музыку». А если не найдешь, то придется взять в «Последних новостях». Но тогда напомни мне, когда это было приблизительно. Звонил к Шкляверам, но не застал. Зайти ли к Соне? Узнай у старика, где Зёка. Я звонил ему, но сказали, что он уехал или переехал.
Как тут мало собак на улицах! Вчера, впрочем, я ласкал милейшего молочноглазого щенка в каком-то переулке. Завтра непременно напишу Анюточке. Передай ей мою нежность. Люблю ее очень. Уже поймал две блохи. Даня и Рома мало изменились. Кажется, удастся продать много билетов. «И снова всеми четырьмя цветными крыльями на астру ложится бабочка плашмя». Это стихи о Кольбсхайме. Послал их Нике и Наташе. Писал им дважды, но они молчат. Не знаю даже, когда приедут, но комната у милейшего Рауша мне обеспечена. ‹…›
114. 29 октября 1932 г.
Париж – Берлин
‹…› Был сегодня у Denis Roche и у Дани. Оба живут в одном доме, в очень мрачном районе, около бульвара Aрагo, где казнят. Даня рассказывает мне свой роман с французом. A Roche оказался седым господином с долгим лицом, слегка старосветским. Говорит, что еще многое подчистит и поправит в переводе. Буду опять у него во вторник вечером – просмотреть вместе некоторые
