Константин Михаленко - 1000 ночных вылетов

Быстро натягиваю брюки, сую ноги в Димкины шлепанцы и бегу в коридор.

— Нет, генерала нет дома, — отвечает милый женский голос. — Два часа назад он уехал на совещание в штаб. Оставил телефон. Запишете?

— Спасибо. Простите… Я… я думал… Наши перешли в наступление… Генерал знает об этом?

— Об этом передавали еще вчера. Он знает…

— Спасибо. Извините. Если я понадоблюсь генералу, запишите мой телефон…

Вот и все. Наверное, на фронте обойдутся без нас обоих. Печально, но факт. За завтраком старики не сводят с меня глаз.

— Как там на фронте? Как Дима?

— Живой. И не ранен. Воюет, как все.

— Хоть бы письмишко прислал, — вздыхает мать. — Один он у нас остался. Один единственный… Старший-то в прошлом году погиб…

— Тихо, мать, — вступает в разговор отец. — Война!..

Погибший сын — камень на сердце. Его не сбросишь, его не забудешь. В родительском сердце он остался навечно. И отец хочет увести воспоминания матери в сторону — от мертвого к живому.

— Слыхал, вчера наши опять перешли в наступление?

Я молча склоняю голову.

— Ваш-то фронт, какой? По полевой почте не узнаешь… Или секрет?

— Центральный.

— Вот, мать, Центральный! О нем передавали по радио. А ты — письма! Некогда Дмитрию, вот и не пишет. Слышала, воюет!

— Господи…

— Он напишет вам, — заверяю я. — Обязательно напишет…

…Пяти дней будто и не было. Музеи, кино, театры, московские улицы… Кажется, мозг неспособен вместить все увиденное, настолько я переполнен столичными впечатлениями. А чтобы выглядеть вполне по-столичному, регулярно посещаю парикмахерские. Не столько по необходимости, сколько оттого, что мне приятно бездумно сидеть в кресле перед зеркалом и наслаждаться комфортом, о котором мы во фронтовых землянках уже забыли.

— Массаж? Освежить? Компресс? «Шипр» или «Мак»? — Какими только запахами не пропитан мой видавший виды китель! А что — столица!

— Ну, брат, от тебя как от гусара лейб-гвардии его императорского! — смеется генерал Виноградов, встречая меня в прихожей своей квартиры на Басманной.

— А что, разве я не гвардеец? — поддерживаю предложенный шутливый тон. Но с лица генерала исчезает улыбка.

— Наша гвардия пропахла порохом, сынок. И рождена не для парадов. Вникаешь в разницу?

Мне становится мучительно стыдно: ишь как вырядился!

— Ну-ну, — добродушно ухмыляется Виноградов, заметив мое смущение. — Нужны и нам будут парады, будут и праздники. А теперь слушай. Я поеду поездом: погода дрянь, вылет не разрешат, а ждать нельзя. При первой возможности вылетай. Ясно?

— Вылетать в полк?

— Ишь ты, хитрец! Вылетать в штаб армии…

Чуть свет добираюсь до метро «Сокол». Дальше уже пешком — в Тушино. Предъявляю удостоверение часовому у ворот и прохожу на аэродром. Иду вдоль летного поля, вдоль стоянок самолетов. Вроде вот здесь оставили мы свой самолет, а где он теперь? На конец нахожу его на самой дальней стоянке. Почему его сюда пригнали? — недоумеваю я. Замечаю неподалеку часового, пожилого, в мешковатой шинели, наверное, из ополченцев.

— Что за самолеты, дядя? — скрывая заинтересованность, скучающим тоном обращаюсь к часовому.

— А ты кто ж будешь, племяш? Аль уставу не знаешь? С часовым разговоры вести не положено.

— Я с фронта прилетел. Отвык от тыловых порядков. Так что извини, если не так обратился.

— Да ничего, это для порядка, — охотно вступает в разговор часовой. — А самолетики — заарестованные. Вишь, есть которые сами в Москву прилетают, без разрешения или еще как. Вот и собрали их сюда.

— Интересно!

— А говорят еще, — продолжает часовой, — это про меж нас слух прошел, будто, ежели ловят летчиков с этих самолетов, так тут же заарестовывают и по этапу, с охраной обратно в часть. Знамо дело — не балуй! А в части, бывает, и судят. Вот как.

— Прямо уж и судят? Загибаешь, дядя.

— Истинный бог! За самовольство как не судить?

— За что ж судить? Вот, к примеру, я. Прилетел в Москву, генерала привез, а мой самолет вот он. Зачем, спрашивается, сюда затащили?

— Ты сурьезно?

— А то нет! Вот он, мой самолет.

— Отыди! Стой, кто идет! Часовой неумело перехватывает винтовку на изготовку.

— Эх ты! Дядя… Надо было раньше спрашивать, кто идет.

— Стой, говорю!

— А я не бегу. Что же дальше?

— Надо бы дежурного позвать али разводящего, — рассуждает пожилой солдат. — Тебя-то задержать положено.

— Ну и задерживай, раз положено.

— А пост на кого кинуть? Опять не положено… Вот закавыка! Как же быть, а, лейтенант?

— Соображай сам. На то ты и солдат. А я пошел.

— Стой! Стой! Стрелять буду!

— Стреляй.

— Стрелял бы, да отделенный спросит, куда патрон извел. Еще на губу угодишь… Эх, свалился ты на мою голову!.. Иди-ка отседа с глаз долой!

У дежурного по аэродрому выясняются некоторые неприятные для меня подробности:

— Были случаи самовольных прилетов в Москву. Отсюда и приказ вышел — тщательно проверять и регистрировать всех прибывающих, а кто без разрешения…

— Но я-то прибыл по заданию члена Военного совета!

— Рад верить, но где ваше полетное задание?

— Бумажонка? Кто этим занимается на фронте? Или прикажете у генерала брать письменное подтверждение его приказа?

— Прежде всего здесь не фронт. Без документов в Москве…

— Бюрократия!

— Спокойно, лейтенант! Не мы с вами издаем приказы.

— Так вот мое удостоверение. Проверяйте! И позвольте мне улететь на своем самолете! Надеюсь, в удостоверении не написано, что я немецкий шпион!

— В столицу стремятся и шпионы. Война далеко не окончена.

— Так я не в столицу стремлюсь. Как раз наоборот, на фронт! В штаб своей же армии! Это-то хоть вам понятно?

Дежурный отворачивается. Все мои доводы на него не производят впечатления. Ну как еще с ним говорить? Что делать? И вдруг появляется шальная мысль — уведу-ка я самолет!.. А на месте со своими легче разобраться. Тут же меняю тон:

— Послушайте, товарищ дежурный. Я согласен с вашими порядками. Проверяйте, регистрируйте, докладывайте командованию. Пусть они решают сами, как нам быть. Но мы с вами будем в ответе, если заржавеет мотор. Уже месяц его не прогоняли, — вру я, не краснея. — Надо бы отгонять двигатель, а?

— Техники! — кричит дежурный, — Кто свободен, с лейтенантом на стоянку, опробовать двигатель!..

Ура! Кажется, мой план сбудется! Я неторопливо, сдерживая волнение, направляюсь к выходу.

— Чемоданчик-то можно оставить, лейтенант, — говорит вслед дежурный. — Кстати, что в нем?