Лаврентий Берия - «Второй войны я не выдержу...» Тайный дневник 1941-1945 гг.

В начале декабря 1945 г. возник конфликт Сталина и Молотова. Сегодня его объясняют желанием Сталина, придравшись к пустяку, ослабить влияние Молотова, однако в реальности ни о каком исключительном влиянии Молотова к концу 1945 г. речи быть не могло уже потому, что Оперативным бюро Совмина руководили Берия и Маленков. С другой стороны, Сталин имел основания и необходимость жёстко одёрнуть Молотова по существу.

Дело в том, что 1 декабря 1945 г. московский корреспондент английской «Дейли геральд» передал, что в связи с длительным отпуском Сталина можно предполагать уход Сталина с поста Председателя Совнаркома СССР и возвращение на этот пост Молотова. Корреспондент утверждал при этом, что «…политическое руководство СССР находится в руках Молотова».

В тот же день 1 декабря «Нью-Йорк тайме» тоже опубликовала статью своего московского корреспондента, где тот высказывал предположения о неких разногласиях в Политбюро между Сталиным и Молотовым по вопросам внешней политики. Одновременность появления по обе стороны океана двух явно сходных корреспонденций естественным образом наводила на мысль о совместном политическом зондаже Вашингтоном и Лондоном политической ситуации в Москве.

Молотов, как нарком иностранных дел, предварительно просматривал сводки телеграмм иностранных корреспондентов, но оба сообщения пропустил. Потом он оправдывался перед Сталиным, что «поддался настроению, что это не опасно для государства».

Сталин хотя и «отдыхал» в Сочи, полностью отслеживал как внутреннюю, так и внешнюю ситуацию — иначе он не был бы Сталиным. И он сразу понял, насколько опасно в условиях атомной монополии США давать Западу даже малейшие основания для предположений об отсутствии монолитного единства советского руководства по вопросам внешней политики. Гнев Сталина проявился в обмене ряда очень жёстких шифровок «четвёрке».

Коба вернулся из отпуска и сразу поставил вопрос о Капице. Он написал ему письмо, жалуется на меня, но просит Кобу меня с письмом ознакомить.[400] И просит освободить от работы в Спецкомитете и Техсовете. Коба отдал, я прочитал, а вчера Коба спросил меня при Георгии, что делать с Капицей.

Я прямо сказал, он мне за эти месяцы осто…б. Полная противоположность Игорю. Нудит, нудит с ученым видом, тычет мировым опытом. Он и в письме об этом пишет.

Георгий подтвердил, толку от Капицы мало. Я показываю Кобе, он даже не знает, как точно Спецкомитет называется, в письме называет Особый комитет вместо Специального.

Коба ухмыльнулся, говорит, ну это он потому так пишет, что ему надо Особый комитет только для Капицы, а нам надо Специальный для дела. Решили Капицу освободить.[401]

Говорил Кобе, что по агентурным данным американцы к осени имели уже 30 Атомных бомб. Он сказал «Их еще к нам доставить надо». Потом подумал и сказал, что надо думать о такой воздушной обороне Москвы, чтобы ни одна сволочь и близко подлететь не смогла.[402]

Сдаю Наркомат Сергею.[403] Снова закончилась моя чекистская работа.[404] Думаю, уже к ней не вернусь.

И не хочется. Всегда работал с душой, как иначе, но хотелось другое делать. Чтобы результат видеть.

А какой тут будет результат? Сделать Бомбу надо быстро. Легко сказать, а как сделать?

Ну, ладно.

Георгий направил письмо некоего Векшинского,[405] пишет, что знает его как серьезного работника. По письму это видно. Нос не дерет, не поучает, как Капица, а предлагает дельные вещи. Пишет, надо немедля приступать к созданию и оборудованию нового научно-технического Центра, чтобы через 8–10 месяцев работать по-настоящему. Это он гребет под себя, но мысль дельная. Американцы свою Бомбу делали в глухом месте. Нам надо тоже так.[406]

Итак, читатель познакомился с личным дневником Л.П. Берии с конца 1941 г. до конца 1945 г. Прочитав этот дневник, липший раз понимаешь, почему сам его автор считал, что второй такой войны он не выдержит.

Даже подготовка дневника к публикации и его комментирование отняли у меня немало сил и времени. А скольких усилий стоило Л.П. Берии выполнение его многообразных обязанностей во время войны!

Пожалуй, больше Берии работал в ту войну только Сталин. А возможно, даже Сталин работал меньше. Недаром директор «Уралмаша» Борис Глебович Музруков, после войны привлечённый Берией и к Атомному проекту и получивший за него свою вторую звезду Героя Социалистического Труда, вспоминал, что мог позвонить Берии в любое время суток, и он всегда был на месте. И это при том, что вряд ли кто-то из советских руководителей сидел больше Берии на совещаниях у Сталина во время войны.

Поражает не только работоспособность Берии, но и широкий спектр его компетенции. Например, его старый знакомец по Баку, Анастас Микоян, во время войны работал, безусловно, тоже много — будучи членом команды Сталина, иначе жить было нельзя. Но у Микояна был вполне чётко обозначенный участок работы, и за его пределы он не выходил.

А Берия во время войны только по части задач НКВД должен был вникать в вопросы внешней разведки (как нелегальной, так и легальных резидентур), контрразведки, радиоигр с абвером, разведывательно-диверсионной деятельности спец-отрядов и спецгрупп НКВД, деятельности Особых отделов в армии и на флоте, борьбы с «пятой колонной», борьбы с националистическим подпольем и бандитизмом, а также вопросы деятельности производственных управлений НКВД, не считая организации работы территориальных органов НКВД, в том числе — по ликвидации «пробок» на транспорте, поиску затерявшегося оборудования и т. д.

И нарком во всё это, и еще во многое другое в работе своего наркомата, вникал! И принимал решения.

Но, кроме этого, он курировал производство танков, стрелкового вооружения, артиллерии, миномётов, боеприпасов, а также часто подключался к проблемам авиационной промышленности и ВВС.

Затем — промышленные наркоматы, прежде всего нефтяной и угольной промышленности и металлургические, а также железнодорожный транспорт.

Он вплотную занимался проблемами вначале эвакуации, а потом — восстановления экономики освобождённых территорий, много работал, руководя Оперативным бюро ГКО. А с конца 1944 г. официально стал первой государственной фигурой в начинающихся работах советского Атомного проекта.

Я, имея за плечами работу над объёмной книгой о Берии, всё это неплохо представлял и до знакомства с дневниками Берии. Однако подготовка их к печати заставила меня ещё раз засесть за документы и книги. В итоге личность Л.П. Берии приобрела для меня ещё более крупный масштаб, хотя я уж думал — куда больше?!