Вильгельм II - Мемуары

Здесь, между прочим, необходимо упомянуть и о превосходном, достойном уважения человеке министре Меллере. Будучи, как и Гинцпетер, родом из Билефельда, он был в дружеских отношениях с моим старым воспитателем. Являясь одним из корифеев национал-либеральной партии, он пользовался в рейхстаге большим уважением со стороны всех партий за свой прямой, благородный характер вестфальца и большой опыт в вопросах торговой политики. Когда рейхсканцлер князь Бюлов предложил мне назначить Меллера министром торговли, я обратил его внимание на то, что тот член партии и депутат. Канцлер по этому поводу сказал, что национал-либералы будут приятно изумлены назначением Меллера. Я, однако, заметил, что кабинет министров прусского короля не может и не должен быть партийным, а обязан быть независимым от каких бы то ни было партий и стоять выше их. Персонально я очень ценю Меллера, прибавил я, но если он станет министром, то скоро на такую же должность станет зариться каждый парламентарий. В связи с назначением Меллера и в других партиях разгорятся аппетиты к министерским портфелям, последствий чего нельзя даже и предвидеть.

Кроме того, отсутствие Меллера будет сильно ощущаться в парламенте, где я как раз не хочу его лишиться из-за его популярности у всех партий. Несмотря на мои возражения, Бюлов настоял на своем. Меллер стал министром и в качестве такового был в очень хороших отношениях со мной. Сравнительно скоро, однако, произошло то, что я предсказывал: по разным обстоятельствам, имевшим значение и внутри его партии, министр Меллер вынужден был уйти с министерского поста.

VII

С живым интересом я всегда следил и всячески старался содействовать решению вопросов науки, искусства, открытий, врачебного дела и т. п., входящих в широкую и многостороннюю область, заботы о которой лежат на обязанности Министерства просвещения.

Особое удовлетворение доставляло мне содействовать развитию высших технических школ. Возрастающее значение техники привлекало в эти учебные заведения все больше даровитой молодежи, а достижения работавших там преподавателей, как и выходивших оттуда молодых инженеров, приносили немецкому имени все большую славу во всем мире.

Профессор Слаби, имевший мировое имя, был одним, из самых выдающихся ученых среди шарлоттенбургских преподавателей. До самой своей смерти он находился в живом общении со мной, своими увлекательными речами вводя меня в курс всех новейших изобретений. Наши беседы происходили не только в лаборатории, но и в тихом охотничьем домике в лесу, где я вместе с императрицей в небольшом кругу лиц с напряженным интересом внимал словам Слаби. Он был мне близок и как человек, неоднократно доставляя мне подлинное духовное наслаждение своим простым и ясным отношением к самым разнообразным вопросам, которые он всегда умел освещать в увлекательной и захватывающей форме. Слаби имел для меня большое значение, и я навсегда сохранил благодарное расположение к этому умному человеку.

Под впечатлением достижений высших технических школ и таких людей, как Слаби, Инце и др., я решил пожаловать этим школам такое же право представительства в верхней палате, каким обладали университеты. Но университеты заявили министру просвещения энергичный протест против этого. Завязалась жестокая борьба с тщеславием ученых-классиков, длившаяся до тех пор, пока я, наконец, соответствующим указом не добился своей цели. Слаби получил мое телеграфное сообщение об указе, находясь в лаборатории на лекции, и тут же сообщил об этом студентам, встретившим радостную новость восторженными криками. Высшие технические школы оказались достойными оказанной им чести.

При ожесточавшейся борьбе за мировой рынок и районы сбыта повелительно выдвигалась необходимость использовать в этих целях знания корифеев немецкой науки, предоставив им больше свободы, покоя, возможности работать и материальных средств. Многим выдающимся талантам учебная деятельность мешала в их исследовательской работе, и для нее в их распоряжении оставались только каникулы. Это положение создавало переутомление и переобремененность работой, которые необходимо было устранить. В первую очередь нужно было оказать содействие развитию химии. Ясно учитывая создавшееся положение, министр фон Тротт и директор департамента Альтгоф помогли мне основать «Общество императора Вильгельма» и набросали его устав. За короткое время своего существования общество сделало много полезного и дало мне возможность познакомиться во время общих собраний с выдающимися учеными в разных научных дисциплинах, с которыми я потом регулярно поддерживал сношения. Я посещал и научные лаборатории и мог таким образом следить за ходом их работы. Был основан ряд новых лабораторий, а некоторые старые получали материальную поддержку благодаря взносам членов Общества. Я был горд своим созданием, ибо оно оказалось полезным для отечества: изобретения исследователей   членов Общества   послужили на пользу всему народу. Это начинание с мирными целями и многообещающим будущим находилось в опытных руках г-на фон Тротта. К сожалению, война наряду со всеми другими радостями похитила у меня и эту. Я не могу теперь поддерживать общение с учеными из организованного мной Общества, что для меня очень тяжело. Пусть это мое начинание продолжает жить и работать на пользу науки и на благо отечества.

Тяжелую борьбу пришлось мне выдержать, когда я вызвал в Берлин профессора Гарнака. Правее стоящие теологи и ортодоксы резко протестовали против назначения Гарнака профессором в Берлине. После того как я еще раз посоветовался с Гинцпетером, высказавшимся в том смысле, что для Берлина и Пруссии будет чрезвычайно печально, если я уступлю в этом вопросе, я настоял на назначении Гарнака, и оно состоялось. В настоящее время тогдашнее противодействие назначению Гарнака является совершенно непонятным   такой крупной личностью является Гарнак, такое господствующее положение он завоевал себе в духовном мире. Сколько пользы и знаний я извлек из живого интимного общения с этим великим талантом. Как много сделал он, став руководителем королевской библиотеки и деканом правления «Общества императора Вильгельма», в качестве которого он, будучи сам теологом, произносил самые вдохновенные и содержательные речи о точных науках, об исследованиях и изобретениях в области химии и т. п. Я всегда охотно буду вспоминать о личности Гарнака и о его деятельности.

Профессор Эрих Шмидт из Берлинского университета был тоже близок мне и часто у меня бывал. Талантливым речам этого подлинного немца я обязан многими приятными вечерами.