Герман Титов - Голубая моя планета

Но есть у нас и много общего - отличное здоровье, хорошее физическое развитие, общая подготовка и, самое главное, интерес к новой работе. И это не отличало пас от десятков тысяч других советских парней. Такой отряд мог быть собран после предварительной подготовки и для похода на Южный полюс, и для экспедиции на дрейфующей льдине, и для испытания новых самолетов. Наш отряд мог быть экипажем подводной лодки, бригадой монтажников-высотников на строительстве гидростанции - попом, вообще пригоден для любой работы, которая требует воли, физической закалки, знаний и преданности нашему общему делу. Но первые дни пребывания в отряде, первые спортивные встречи сразу подчеркнули индивидуальность каждого при общей для всех схожести.

...На баскетбольной площадке раздался свисток тренера - начали игру. Баскетбол меня никогда ранее не увлекал, и я постарался остаться в стороне, равнодушно наблюдая за той бестолковой, как мне тогда казалось, толчеей моих коллег па маленьком пятачке, обведенном белой линией.

Но уже на первых минутах один крепыш легко переигрывал своих более высоких и лучше сложенных противников. Вскоре он стал лидером команды, и на площадке то и дело слышалось:

- Молодец, Юра! Давай, Гагарин! Еще разок!

Можно было позавидовать Юриной игре. Я невольно стал пристально следить за ходом игры и увлекся сам. Теперь я считаю эту игру одной из лучших спортивных игр.

Вскоре мы убедились, что другой наш сослуживец - неповоротливый на баскетбольной площадке - был на голову выше всех нас в тяжелой атлетике.

Индивидуальность наших характеров, увлечений и привычек проявлялась во всем. Но прошли месяцы упорной учебы и подготовки, и нас всех сроднило одно - влюбленность в свою новую профессию и готовность летать в неизведанный космос.

Конечно, не сразу сложился наш отряд, не сразу выработался его стиль, его общий почерк, характерный для спаянного коллектива, объединенного одним делом, одними задачами. Некоторые болезненно воспринимали критику, другие были чересчур суровы, а иные принесли в коллектив задор и соленую шутку. Прошло время, и каждый из нас взял от друзей лучшее, наиболее приемлемое, и теперь тот, кто раньше готов был обидеться па остроту, может сам «подковырнуть» другого так, что диву даешься - откуда у парня все это взялось? Откуда у некогда мрачноватого друга появилась открытая улыбка?

Родились и свои правила в нашем отряде. Нечто вроде неписаного устава. На занятиях - максимум внимания, ни одного лишнего слова. Никто никого не отвлекает. Каждый помогает другому разобраться в технике, теории, в отшлифовке спортивных упражнений. Но когда занятия окончены, тогда - держись... Здесь тебе припомнится все: и неудачный ответ инструктору, и нелепая поза на тренировке. Или разыграют так, что невольно сам заразишься весельем друзей и хохочешь над своей доверчивостью и оплошностью.

В свободное от занятий и тренировок время мы с друзьями облазили всю Москву и ее окрестности. Роднит нас и любовь к природе, к родным местам. Где бы ни были, мы всегда находили уголки, чем-то напоминающие каждому отчий край.

Я люблю Подмосковье - особенно те его места, что похожи на Алтай, люблю Кавказ - и опять же за то, что он чем-то вдруг напомнит мне родные места.

Мы пришли из разных полков и эскадрилий - волжане, степняки, сибиряки, жители городов и сел нашей большой советской земли. Коммунисты, кандидаты в члены партии, комсомольцы, дети крестьян и рабочих, сельской и городской интеллигенции.

Среди нас есть и те, кто получил довольно солидный опыт жизни, работая до авиации в сельском хозяйстве, на заводах, занимаясь в высших учебных заведениях и технических училищах, но каждый из нас прошел пионерские дружины, школу, комсомол, учился и работал в авиационных коллективах.

Одна из черт, совершенно необходимых космонавту,- хладнокровие и спокойствие в любых возможных ситуациях сложного космического полета. Все ребята старались воспитать в себе это качество, но олицетворением этой черты космонавта, мне кажется, являлся мой бывший дублер Андриян Николаев, ныне дважды Герой Советского Союза, один из руководителей Центра подготовки космонавтов имени Ю. А. Гагарина.

Как-то в дни первых экзаменов в отряде он отвечал у доски.

- Что вы будете делать, если в космическом полете откажет вот эта система корабля? - спросил его экзаменатор.

- Прежде всего - спокойствие...

Экзаменатор, казалось, был озадачен таким ответом. Но тут же космонавт обстоятельно доложил, что бы он предпринял в создавшейся ситуации.

В отряде его все ласково называют Андрюша, да иначе, кажется, и невозможно обращаться к этому тихому, скромному и обходительному человеку, чья спокойная, доверчивая улыбка мгновенно располагает к себе и знакомых, и незнакомых, командиров, старших по возрасту и званию, и нас, его товарищей. Часто в шутку с того самого экзамена друзья называют его «Прежде Всего Спо­койствие», и тогда он смущается и робко протестует:

- Зачем?

Потом махнет рукой и скажет:

- Ладно, пусть. Мне к прозвищам, так же как к разным именам, не привыкать. С детства все зовут меня Андреем, а по документам я - Андриян. Почему - и сам долго удивлялся. Потом узнал... Когда родился - в нашей деревне шла гульба по поводу святого Андрияна Натальского. Наверное, под хмельную руку мне и приписали это имя. Выдумают же темные люди - Натальского... - улыбается Андриян и добавляет: - А тут еще - Прежде Всего Спокойствие...

Еще до службы в отряде космонавтов с ним произошло событие, коротко именуемое па языке военных ЧП.

В авиационном полку, в котором он служил, шла обычная боевая учеба. Молодой летчик-истребитель получил приказ идти в зону. На высоте десять тысяч метров ему предстояло перехватить цель.

Маленький, поджарый «миг» Андрияна стремительно пожирал пространство. На шести тысячах метров Андриян включил форсаж. «Миг» шагнул почти к звуковому барьеру и на предельной скорости помчался в глубину неба. Вдруг дробь неожиданных резких ударов встряхнула самолет. Удары раздавались сзади, в двигателе. Падают обороты, скорость и высота.

- Иду в сторону аэродрома, - доложил Андриян по рации па КП.

Он имел право катапультироваться, бросить самолет, потому что, несмотря на все попытки, запустить двигатель ему не удалось.

Еще минуту назад стремительный и грохочущий истребитель молнией уходил ввысь, а теперь молчаливый и тяжелый, под большим углом планировал вниз, к земле. Впереди показалась бетонная посадочная, полоса. Сейчас начнется самое трудное - посадка. После короткого молчания земля снова ожила, и в непривычной тишине полета с мертвым двигателем голос командира звучал в наушниках оглушительио громко: