Евгений Матонин - Яков Блюмкин: Ошибка резидента

Блюмкин и Андреев «по бумагам» числились сотрудниками государственных организаций — ВЧК и Ревтрибунала. Следовательно, правительству теперь нужно было доказывать, что к убийству посла оно не имеет никакого отношения.

«Войдя в дом, Чичерин сказал мне, что эту весть он воспринял с глубоким прискорбием, но он убежден, что этот удар был нацелен в первую очередь против правительства, а не против нас, — записал в дневнике майор фон Ботмер. — На это я не мог не заметить: „Ваша скорбь теперь не поможет, правительству следовало принять более серьезные меры против открытых подстрекательств и для защиты посланника“».

Разумеется, прежде всего подозрения падали на Дзержинского — ведь Блюмкин был его непосредственным подчиненным. Был председатель ВЧК замешан в этом деле или же все это время просто «умывал руки», но в тот день он проявлял большую активность. Дзержинский лично отправился разыскивать Блюмкина. Он поехал в штаб Боевого отряда Дмитрия Попова.

Как Дзержинский узнал, что Блюмкин именно там? Да очень просто. Когда оба террориста после убийства Мирбаха явились в штаб отряда, Попов разговаривал в своем кабинете с комиссаром ВЧК Абрамом Беленьким, который и увидел Блюмкина и Андреева. Вскоре Беленький беспрепятственно уехал из штаба, нашел Дзержинского в германском посольстве и рассказал ему, где сейчас, скорее всего, находятся убийцы Мирбаха. Вместе с ним и двумя другими чекистами — Трепаловым и Хрусталевым — председатель ВЧК отправился за ними.

В Москве пока еще было относительно спокойно. «На Театральной площади много людей и красногвардейцев, пеших и на лошадях, в связи с заседанием 5-го Всероссийского съезда Советов, — писал фон Ботмер. — Гнетущая душная атмосфера нависла над городом. Надвигалась сильная гроза, как бы предвещая нарастающие события, вызванные убийством, которая вскоре разразилась со зловещей силой».

Дзержинский с тремя спутниками-чекистами приехал в Трехсвятительский переулок и сразу же в лоб спросил у командира отряда Дмитрия Попова: где Блюмкин? Попов ответил правду: Блюмкина в отряде нет, он поехал в какой-то госпиталь. Знал ли при этом Попов, что Блюмкин находится в госпитале через дорогу от штаба отряда? Скорее всего, знал.

Дзержинский не поверил. «Заметив колебание Попова, а также шапку скрывавшегося Блюмкина на столе, я потребовал открытия всех помещений», — отмечал он в своих показаниях. Но тут явно что-то не сходится.

Кажется, что пресловутые «шапки Блюмкина» красной нитью проходят через события этого дня. Германские дипломаты вспоминали, что террористы забыли свои шляпы в посольстве. Левый эсер Карелин видел Блюмкина и Андреева в автомобиле — они «махали шапками». Наконец, Дзержинский узнал шапку Блюмкина в штабе Боевого отряда, хотя сам признавался, что он Блюмкина «близко не знал и редко с ним виделся», но что шапка принадлежит именно ему — определил почему-то сразу.

Эта шапка наверняка принадлежала кому-то другому, а Дзержинскому просто нужен был предлог для осмотра здания. Не поверив Попову, Дзержинский со своими спутниками пошел осматривать штаб отряда, при этом двери в некоторые помещения попросту взламывали. Блюмкина, понятно, они не нашли, но в одной из комнат Дзержинский лицом к лицу столкнулся с членами ЦК партии левых эсеров, которые проводили заседание.

В своих показаниях Следственной комиссии Дзержинский обрисовал ситуацию: «Тогда подходят ко мне Прошьян и Карелин и заявляют, чтобы я не искал Блюмкина, что граф Мирбах убит им по постановлению ЦК их партии, что всю ответственность берет на себя ЦК. Тогда я заявил им, что я их объявлю арестованными и что если Попов откажется их выдать мне, то я его убью как предателя. Прошьян и Карелин согласились тогда, что подчиняются, но вместо того чтобы сесть в мой автомобиль, бросились в комнату штаба, а оттуда прошли в другую комнату. При дверях стоял часовой, который не пустил меня за ними; за дверями я заметил Александровича, Трутовского, Черепанова, Спиридонову, Фишмана, Камкова и других, не известных мне лиц».

Дальше, по словам Дзержинского, события разворачивались следующим образом. Он призвал находившихся в помещении матросов арестовать провокаторов и объяснил им, что их желают использовать для гнусной цели: «…обезоружение насильственное меня, присланного сюда от Совнаркома, — это объявление войны Советской власти». Но левые эсеры, что называется, заломили председателю ВЧК руки и отобрали у него револьвер. Спиридонова разъяснила, почему Дзержинского и его спутников задерживают — потому что они «с Мирбахом».

Их посадили под арест. Дзержинский назвал Попова «изменником», а в ответ выслушал обвинения в том, что «наши декреты пишутся по приказанию „его сиятельства графа Мирбаха“, что мы предали Черноморский флот». «Железный Феликс» попытался агитировать матросов, но понимания не встретил. Что интересно, матросы, которые, по выражению Троцкого, представляли собой «красу и гордость революции», осыпали председателя ВЧК упреками вовсе не за то, что он «с Мирбахом». У них были конкретные претензии к самой советской власти. «Матросы же обвиняли в том, что отнимаем муку у бедняков, что погубили предательски флот, что обезоруживаем матросов, что не даем им ходу, хотя они на себе вынесли всю тяжесть революции, — отмечал Дзержинский. — Единичные голоса раздавались, что… „меня, например, Советская власть в Орле посадила на 3 месяца на пасху“, что в деревнях повсюду ненавидят Советскую власть».

Затем в комнату вошли Черепанов и Саблин. Черепанов, потирая руки, сказал: «У вас были октябрьские дни — у нас июльские… Мир сорван, и с этим фактом вам придется считаться, мы власти не хотим, пусть будет так, как на Украине, мы пойдем в подполье, пусть займут немцы Москву». Это сравнение с Октябрем явно воодушевляло Черепанова. Он скажет чуть позже задержанному левыми эсерами председателю Моссовета Петру Смидовичу: «Что, разве не похоже на октябрьские дни? — и добавит: — Вы в октябре осмелились сделать переворот, а теперь осмелились мы. Мирбах убит, Брестский мир, во всяком случае, сорван. Теперь все равно война с Германией, и мы должны идти против нее вместе».

К утру 7 июля число арестованных большевиков (привели, например, Лациса) увеличилось уже до двадцати семи человек. Обращались с ними в основном хорошо, почти по-дружески. Черепанов, смеясь, говорил Смидовичу: «А, Гермогеныч, старый хрен, и ты попал».

Слова Черепанова показательны — они отражают тот полный разброд, который творился 6 июля в головах левых эсеров. «Осмелились на переворот», но «мы власти не хотим». А чего же они тогда хотели? Ну вот убит Мирбах, сорван Брестский мир, немцы начинают наступление против Советской России, большевики волей-неволей вынуждены пойти на «революционную войну» с Германией… А чем занимается партия левых эсеров? По-прежнему остается «младшим партнером» большевиков по советской коалиции, подчиняясь правительству Ленина? Как-то не очень в это верится.