Андреа Питцер - Тайная история Владимира Набокова

Набоков собрался в очередную поездку с авторскими чтениями и встречами, надеясь подыскать литературную или преподавательскую должность, которая позволила бы его семье навсегда покинуть Германию. Быть может, Париж, дважды за это десятилетие приходивший от Владимира в восторг, предложит Набоковым нечто приемлемое? Или отыщется дотоле скрытая дверь в Англию или Америку?..

18 января 1937 года поезд увез Набокова в Бельгию. Будущее лежало в тумане. Вера с Дмитрием остались в Берлине у кузины Анны Фейгиной. Владимир беспрестанно обменивался с женой письмами и планами о воссоединении весной – возможно, в Бельгии, во Франции, в Англии или в пражском доме его матери. Какой бы маршрут они ни выбрали, для них опять наступала пора бежать наперегонки с историей.

Глава седьмая

Хождение по мукам

Среди публики, валом валившей на чтения Набокова-Сирина, мелькали знакомые лица: Иван Бунин, критик Марк Алданов и парижский почитатель Владимира Владислав Ходасевич.

Других Набоков знал хуже, но тем не менее помнил. Мать с дочерью, с которыми он познакомился в прошлый приезд, – тогда они вместе пили чай, появились снова и на сей раз пригласили Набокова с Фондаминским и Зензиновым на обед. Владимир еще в первую поездку понял, что мать пытается свести его со своей дочерью, но это не помешало ему принять приглашение.

Ирина Гваданини, бывшая петербурженка, была шестью годами младше Набокова и, по словам Алданова, успела разбить не одно сердце. Как у многих белоэмигрантов, статус у Ирины был сложным: дворянка демократических взглядов, начинающая поэтесса и одновременно собачий парикмахер.

Ирина была разведена и имела репутацию роковой женщины. Как и Вера, она была хороша собой, изысканна, говорила на многих языках и обожала поэзию Сирина. В отличие от Веры ей не грозили аресты и притеснения, она не жила в обезумевшей стране, и у нее на руках не было маленького сына, судьба которого зависела от способности его отца конвертировать строки в деньги. За неделю, прошедшую после чтений, Набоков трижды виделся с Ириной. Они ходили в кино, сидели в кафе, стали любовниками.

Вера в письмах напоминала мужу, что он обещал матери привезти Дмитрия в Прагу; младшему внуку Елены Набоковой шел уже четвертый год, а бабушка до сих пор его не видела. Но Набоков не хотел ехать на восток. Он просил Веру приехать к нему в Южную Францию, объясняя, что Чехословакия может оказаться ловушкой. Вера не соглашалась и спорила по каждому пункту.

Она написала, что до нее дошли слухи о нем и Ирине. Владимир назвал их пустой болтовней. Он привел Вере еще одно имя, которое часто упоминали в связи с ним, словно пытался расширить омут сплетен и сделать его мельче и мутнее. Набоков сокрушался, что на поездку в Берлин уйдут последние деньги, которых уже нет. Остается неясным, кто платил за его походы в кино и рестораны с Ириной.

Набоков даже перед любовницей хвастался, как он счастлив в браке, но к семье возвращаться не спешил. В феврале у него диагностировали тяжелую форму псориаза – кожного заболевания, которое обычно сопровождается зудом, высыпаниями и шелушением кожи. При такой болезни не каждый решится продолжать тайную связь – но роман с Ириной продолжался еще многие месяцы. Он лгал жене, лгал сыну. На частном вечере у Фондаминского, когда Набоков рассказывал об ухудшении ситуации в Германии, рядом с ним сидела Ирина.

Теперь Набоков сам обитал в расколотых мирах, о которых писал в книгах. В одном из этих миров его творчеством восхищались, и он продолжал блистать на литературных суаре и вечерах чтения. Как-то раз, выйдя на сцену вместо заболевшей венгерской писательницы Йолан Фолдес, он увидел, как венгерская колония спешно покидает зал, и был вынужден выступать перед полупустым залом – зато среди публики оказались Александр Керенский и Джеймс Джойс.

Другой мир был суровее. Чтобы наскрести денег на поездку в Англию, Набоков был вынужден устраивать русские чтения. Но несмотря на поддержку друзей, найти место преподавателя ему не удалось. Безучастие Набокова к политическим и религиозным воззрениям эмигрантов настраивало против него и антибольшевистские, и православные круги. Его одаренность никто не ставил под сомнение, однако врагов у таланта бывает не меньше, чем друзей, а острый ум не всем собеседникам приходится по нраву.

Хотя путешествия Набокова не решали его финансовых проблем, они не проходили впустую. Он помог подготовить к печати английскую версию «Отчаяния», посетил Кембридж и встретился со своим старым тьютором. Чтения прошли успешнее, чем он ожидал, и он даже смог кое-что заработать.

Впрочем, и тут не обошлось без приключений. У Набокова возникли трудности с паспортом. Он не имел ни советского, ни немецкого подданства и формально был лицом без гражданства. Единственным документом, подтверждающим статус бывшего гражданина России, эмигранту служил лишь непрезентабельный нансеновский паспорт беженцев. Эти зеленые корочки выдавались русским переселенцам, а также сотням тысяч армян, потерявших родину после турецкой резни 1915 года. Нансеновские паспорта полагалось ежегодно менять, они не давали права на работу, а только на временное проживание, но без них беженцев могли выслать из страны.

И вот Набоков оказался в Париже с просроченным нансеновским паспортом. Для получения нового документа могло понадобиться его присутствие в Берлине, но он ни в коем случае не хотел возвращаться в Германию. Французский чиновник, потерявший заявление Набокова на новый паспорт, издевательски посоветовал выкинуть старый в окно: «Далась вам эта бумажонка!» Набоков с его умением восстанавливать справедливость кулаками с трудом сдерживался: он, человек без гражданства, не просто потерял родину – он зависел теперь от прихоти каждого мелкого начальника.

Набоков не осторожничал в отношениях с Ириной, и эмигрантская община Парижа прекрасно знала о его похождениях. В апреле Вера в подтверждение подозрений, от которых ее муж пытался отмахнуться, получила анонимное письмо, на четырех страницах описывавшее роман Гваданини с Набоковым. От понимания, что Владимир лгал ей неделя за неделей, берлинская жизнь легче не становилась. Но главным для Веры было выбраться с Дмитрием из Германии.

В разгар приготовлений к отъезду Веру навестил Иван Шаховской, зять Николая Набокова. От него не ускользнуло чемоданное настроение Набоковых, и он поинтересовался, планируют ли те покинуть страну. Когда Вера в числе причин, побуждающих ее к переезду, упомянула об опасностях, которые грозят евреям, православный священник Шаховской, как она потом вспоминала, предположил, что, возможно, им следует остаться и пострадать.