Герои битвы за Крым - Юрий Викторович Рубцов
С учетом результатов учения была приведена в определенную систему организационная сторона сухопутной обороны Севастополя: определен состав привлекаемых к ней сил, фронт обороны разделен на три сектора и два самостоятельных боевых участка — Городской и Балаклавский. Военный совет утвердил комендантов секторов и боевых участков (ими назначались по совместительству командиры флотских береговых частей). Началась практическая отработка этой организации, прежде всего в штабах.
Ответственность за защиту Севастополя с суши, естественно, возлагалась на командование береговой обороны — генерала П. А. Моргунова, который являлся также начальником Севастопольского гарнизона. На него же, как на начальника гарнизона, было возложено и руководство местной противовоздушной обороной. К ней в Севастополе относились очень серьезно. Команды МПВО, регулярно тренировавшиеся, имелись во всех районах города, на всех предприятиях. «Любое учение на флоте, любой выход кораблей по сигналу тревоги означали тревогу и учение для всей системы МПВО в масштабе города», — отмечал в своих воспоминаниях бывший член Военного совета флота вице-адмирал Н. М. Кулаков{168}. «Секретарь горкома партии Б. А. Борисов, будучи комиссаром МПВО, придавал большое значение тому, чтобы учения были для подразделений МПВО неожиданными и их выучка проверялась в обстановке, максимально приближенной к боевой.
На кораблях и в береговых частях флота настойчиво отрабатывались действия по переводу на различные степени боеготовности, чему Ф. С. Октябрьский уделял первостепенное внимание. В мае на Черноморский флот прибыл начальник Главного морского штаба (ГМШ) адмирал И. С. Исаков, чтобы вместе со специалистами ГМШ проверить фактическую боевую готовность кораблей, частей и соединений. Проверки производились внезапно. Без каких-либо предупреждений и в самое различное время суток представители ГМШ вручали командирам пакеты с определенными заданиями»{169}.
В целом флот проверку выдержал, но недоработок обнаружилось немало, и их общей причиной были до конца не изжитые настроения мирного времени. Ф. С. Октябрьский издал строгий приказ, имевший цель завершить перестройку всех звеньев флотского организма к оперативному переходу на высшую ступень боевой готовности.
«На середину июня было назначено учение Черноморского флота совместно с частями Одесского военного округа в северо-западном районе моря и на прилегающих участках побережья. Обычно учения такого масштаба устраивались осенью, чтобы, исходя из их результатов, подвести итоги летней боевой учебы. Но сама атмосфера в отношениях с Германией не позволяла никаких отсрочек. Тем более что и адмирал И. С. Исаков, вновь прибывший на флот для наблюдения за учениями, дополнительно осведомил Военный совет о нарастающей опасности войны.
Учение предусматривало высадку оперативного десанта в составе стрелковой дивизии на необорудованное побережье и нанесение удара по военно-морской базе (а для другой стороны — отражение его). Подготовка велась очень тщательно»{170}. Командующий побывал чуть ли не в каждом корабельном и авиационном подразделении, с полным напряжением работал штаб флота, который за месяц до описываемых событий возглавил контр-адмирал И. Д. Елисеев.
Характерная деталь, много говорящая о напряженности обстановки последних мирных дней: когда штаб руководства учением пришел на плавбазе «Эльбрус» в Одессу, командующий войсками Одесского военного округа генерал-полковник Я. Т. Черевиченко не смог лично встретить начальника ГМШ ввиду тревожного положения на границе, не позволявшего удалиться от средств связи. А когда встреча все же состоялась, командующий войсками округа познакомил гостей с «последними фактами вторжения иностранных самолетов в советское воздушное пространство», а также «с донесениями о наблюдаемом передвижении румыно-немецких войск за Дунаем и Прутом»{171}.
Информацию о том, что угроза нападения со стороны Германии нарастает, Ф. С. Октябрьский получал постоянно и от разведывательного отдела штаба флота. Его начальник полковник Д. Б. Намгаладзе все чаще докладывал о многочисленных фактах нарушения границы немецкими военными самолетами. Буквально за несколько дней до нападения разведотдел вскрыл факт сосредоточения германских транспортов в портах Румынии. Факт, незначительный с точки зрения гражданского человека, много говорил профессиональным морякам.
Не могли не насторожить и показания перебежчика, задержанного моряками Дунайской военной флотилии и настаивавшего на том, что Германия готовится к скорой войне с СССР{172}. Конечно, будущий противник мог и специально забросить перебежчика в целях дезинформации — такой вариант не исключался, но вкупе с другими разведсведениями показания румына выглядели убедительно. Наконец, 21 июня полковник Д. Б. Намгаладзе доложил запись открытой передачи английского радио, в которой говорилось, что нападение Германии на Советский Союз ожидается в ночь на 22 июня.
Напряженность обстановки нарастала, но, по признанию члена Военного совета флота Н. М. Кулакова, «у нас недоставало данных, чтобы во всем разобраться». При этом, как он утверждал в своих воспоминаниях, командование ЧФ отнюдь не было дезориентировано известным сообщением ТАСС от 14 июня 1941 г., в котором, как известно, ширившиеся слухи о близкой войне Германии против СССР объявлялись происками британской пропаганды. «Оно [сообщение ТАСС. — Авт.] ставило нас в несколько затруднительное положение, но мы полагали, что оно имеет целью создать у заправил гитлеровской Германии впечатление, будто наша страна не замечает их внешних приготовлений. И мы продолжали призывать личный состав к повышению бдительности и боевой готовности. Об этом, в частности, свидетельствует директива командования Черноморского флота. Она требовала от командиров соединений, кораблей и частей: в пятидневный срок проверить по-настоящему боевое управление, план обороны, развертывание, режим полетов авиации, выход и вход кораблей на предмет — „Готовы ли вы к войне?“»{173}.
Так совпало, что именно 14 июня началось описанное выше учение ЧФ совместно с частями Одесского военного округа. О том, что никакой деморализации сообщение ТАСС не внесло и обстановка, в которой проводились учения, отличалась неослабной бдительностью, «может дать представление такая деталь: был установлен особый сигнал, означавший, что учение прерывается и флот немедленно переходит на ту степень повышенной боевой готовности, какая будет назначена… Флагманам соединений и их заместителям по политчасти, — как вспоминал Н. М. Кулаков, — говорилось прямо: не исключено, что развитие событий заставит перейти от учения к боевым действиям…
Учение продолжалось по своему плану. На западном побережье Крымского полуострова был высажен десант. Хорошо показали себя морские летчики, подводники. Адмирал Исаков дал высокую оценку действиям кораблей и высадившейся дивизии. 18 июня учение закончилось, и корабли стали возвращаться в Севастополь. Разбор маневров планировался на 23 июня. Адмирал Исаков объявил, что задерживаться не может, и, поручив проведение разбора Военному совету флота, отбыл в Москву».
Возможно, кто-то из моряков и надеялся хотя бы на небольшую передышку, как это обычно бывает у людей, хорошо потрудившихся и честно выполнивших немалую работу. Однако Ф. С. Октябрьский, проконсультировавшись с наркомом и ГМШ, сохранил оперативную готовность № 2. А на следующий день из Москвы поступила директива наркома Кузнецова о введении такой степени готовности на всех флотах.
Субботний вечер 21 июня внешне мало отличался от обычного, предвыходного. Личному составу кораблей, свободному от вахты, были предоставлены отдых и увольнение на берег. «Выходов кораблей на боевую
