Елена Ильина - Четвертая высота
Гуля и Мирра стояли за кулисами. Слова со сцены доносились сюда как-то по-иному: хоть и ближе, а глуше. Аплодисменты поднимались снизу, как морской шум.
Уверенные, твёрдые голоса ораторов успокоили Гулю. Она крепко сжала Миррину руку и шепнула ей:
— Всё будет хорошо. Увидишь!
Она уже волновалась теперь больше за Мирру, такую маленькую в этом огромном зале, чем за себя.
В перерыве Гуля мимоходом на минуту подбежала к зеркалу. Из глубины стекла на неё смотрела почти взрослая белокурая девушка в чёрном шёлковом платье с белым кружевным воротничком. Лицо чуть широковатое, с круглым и твёрдым подбородком, с губами спокойными и нежными, с повелительными, пристально глядящими глазами.
«Нет, я и в самом деле не провалюсь!» — подумала она.
А на сцену уже выкатили рояль, подняли блестящую крышку, и в ней, будто в чёрном зеркале, заиграли огоньки люстры.
Мирра побледнела и посмотрела на Гулю, как утопающая.
— Мендельсон! — торжественно воскликнул на эстраде комсомолец Миша, словно вызывая сюда самого Мендельсона. — «Рондо каприччиозо»!
Вместо Мендельсона на эстраду робко вышла худенькая девочка с чёрными косами, уложенными вокруг головы, в синем бархатном платье.
— Ученица Киевской консерватории Мирра Гарбель! — представил её публике Миша и ушёл за кулисы с таким видом, как будто самое важное дело уже сделано.
Мирра сидела перед роялем и смотрела на клавиши.
«Почему она не начинает? — подумала Гуля со страхом. — Неужели всё забыла от волнения?»
Но в эту самую минуту Мирра качнулась на своём стуле, решительно подняла руки и опустила их на клавиши.
В зале раздались первые робкие и тихие звуки.
«Кажется, вначале и нужно так тихо», — подумала Гуля, успокаиваясь, и сердито посмотрела на какого-то толстого человека в первых рядах, который так некстати закашлялся.
Мирра играла всё увереннее. В каждом звуке чувствовалось, что она овладела собой, инструментом, слушателями.
Рядом с Гулей за кулисами стояли двое: мужчина с актёрской внешностью и красивая немолодая женщина.
— Поздравляю вас, — сказал мужчина шёпотом, — она настоящая, почти законченная артистка.
Гуля догадалась, что пышноволосая седеющая женщина — Миррин профессор.
«Ну-ка, ну-ка, что они ещё скажут?» Гуля придвинулась к ним поближе.
— Чудесное дарование, — шёпотом говорила своему соседу женщина-профессор, — свежее, тонкое. И так умеет работать!..
Гуля с особенным умилением смотрела теперь на свою подругу, которая так мало рассказывала ей о своих удачах и так высоко ценила каждую удачу Гули.
«Милая моя девочка! — думала она. — Как хорошо, как просто держится она на эстраде! Можно подумать, что она уже сто раз выступала здесь, в Оперном театре… А как волновалась! Настоящий талант всегда скромен».
Гуля не успела сказать всё это Мирре. Чуть только отшумели аплодисменты и счастливо возбуждённая Мирра показалась за кулисами, с эстрады прозвенел весёлый голос Миши:
— Владимир Маяковский, «Хорошо», прочтёт Гуля Королёва.
— А если плохо прочтёт? — шепнула ему на бегу Гуля и, не чуя под собой ног, выбежала на эстраду.
— Ишь ты! Ещё острит! — сказал ей вслед Миша.
А на высокой, просторной сцене уже звучали те самые слова, которые каждый день слышала за последнюю неделю Фрося:
Я земной шарчуть не весь обошел, —и жизнь хороша,и жить хорошо!
Слушатели как-то сразу поверили и Маяковскому и Гуле. Такими убедительными казались в устах этой сильной, стройной девушки простые, звонкие слова:
и жизнь хороша,и жить хорошо!
Гуля чувствовала, что все понимают её, согласны с ней, невольно повторяют про себя те строчки стихов, которые она бросает со сцены. И голос её от этого становился всё шире, сильней, богаче:
Лет до ста растинам без старости.Год от года растинашей бодрости.Славьте, молот и стих,землю молодости!
Гуля кончила.
— Вот это аплодисменты! — сказала ей Мирра, встречая её за кулисами. — Ты только послушай, как тебе хлопают.
— Это не мне, это Маяковскому, — сказала Гуля. — А вот когда хлопали тебе, так уж это было тебе!
— А может быть, Мендельсону?
— Ну, и Мендельсону отчасти! — засмеялась Гуля.
И обе они с лёгкой душой побежали в зал смотреть, как другие участники концерта будут переживать тревоги, которые только что пережили они сами.
КЕМ БЫТЬ?
Снова лето, щедрое, гостеприимное, ласковое. Гуля уже сдала последние экзамены, и выпускники в складчину отпраздновали окончание школы.
Теперь для всех вчерашних школьников всерьёз, вплотную встал вопрос: кем быть?
Гуля привыкла во всём советоваться с Миррой. И, не дожидаясь возвращения её с дачи, Гуля сама поехала к ней, чтобы подумать вместе и потолковать.
В сосновом лесу пахло нагретой за день смолистой хвоей. Гуля приехала с шестичасовым поездом. Уже низкое солнце широкими полосами ложилось на устланную иглами землю и красноватые стволы сосен. Мирра увидела Гулю из окна кухни, где шли приготовления к ужину. С радостным криком: «Гулька приехала!» — она высунулась из окна, размахивая кухонным ножом.
— Ты, кажется, хочешь меня зарезать? — сказала Гуля смеясь.
Она вбежала в кухню и сразу приняла участие в стряпне.
— Дай мне передник, Миррка, — сказала она.
И, засучив рукава, надев передник, Гуля взялась за работу — начистила целую миску картошки, а потом принялась крошить на доске свёклу и морковку.
Миррина мать ласково поглядывала на Гулю, любуясь весёлой домовитостью, с которой та хозяйничала у них на кухне.
— Твоя Гуля — прелесть, — сказала она дочери, когда Гуля, схватив ведро, побежала за водой.
— А что я тебе говорила? — с гордостью ответила Мирра.
— Куда ж мы положим нашу гостью? — спросила мать Мирры, когда Гуля вернулась.
— Обо мне не беспокойтесь, — сказала она. — Я уже выбрала себе место: у вас тут есть замечательный чердачок.
— Но там же не на чем спать.
— Мы с Миррой сена притащим. Встанем чуть свет — и купаться. Да, Миррочка? Что человеку ещё нужно?
Мирра согласилась с Гулей, что больше человеку ничего не нужно.
Ночью на чердаке, на охапках свежего сена, от которого пахло полынью и мятой, девушки вели большой и серьёзный разговор.
