М. Загребельный - Эдуард Лимонов

Приведем несколько его суждений. Велимир Хлебников сделал столько, что хватает как раз на дюжину первых русских поэтов XX века. Блок – стеклянноглазый денди, гибкий херувим со стеклянными выпуклыми очами и гетевским носом. Священный монстр, аристократический мистик. Перед ним трепетали и Анна Ахматова, и Марина Цветаева. Он упивался холодностью женщин. Его Прекрасная Дама – продажная стерва. Пушкин – поэт для календарей, настолько устарел, что уже наше ничто. «Цветы зла» Бодлера – манифест современной городской эстетики, городской талантливости. Он увидел красоту эпохи улочек, городских фонарей, тусклой воды, города-монстра Парижа с его сотней дождей в год и старой ржавой Сеной. «Левый марш» Владимира Маяковского – безусловно, гениальная формула революции. Ахматову, как и Жданов, забраковал. Буржуазная дамочка в метаниях между алтарем и будуаром. Ее высокородный муж Николай Степанович Гумилев сдержанно мерцает в вечности, он пропитан мировой историей, высоки его мысли. Борис Чичибабин – харьковский Солженицын. Иосиф Бродский – спешит закаталогизировать, отметить в огромную бухгалтерскую книгу все вещи мира…

Мне все равно. Я задаю вопросыНе потому, что я ищу ответыНе эти чайки – мощные насосыГовна и рыбы. Даже не поэты

И нет, не мир, покатый и бесстыжийМне не нужны. Смеясь, а не суровоЯ прожил целый прошлый год в ПарижеИ, как эстет, не написал ни слова…

Это поэтические строки героя датированы 1981 годом. К этому моменту он уже начал печататься, в 1979 году в США издал книгу стихов «Русское» (в судьбе книги принял участие Бродский), начиная с восьмидесятого французы публикуют прозу (до этого получил отказы 36 издательств США). Эд на пороге славы, но не уступает, не поддается соблазнам общества потребления. Не продает и не отдает взаймы талант. Интересно, что свои стихи он впервые отослал в шесть или более журналов в Москве только в 1974 году.

И то накануне эмиграции, следуя совету, что за кордоном не помешают доказательства, что он гоним и его не печатали в Совдепии. Андрей Дементьев ответил на эти стихи полуторастраничным разгромным письмом.

А самый первый опыт издаться связан с харьковской бурной юностью. Товарищи показали посвященные празднику Первомая стихи Эда в газете «Ленінська зміна» и получили отказ. Кроме отказа товарищи вернулись из редакции с рекомендацией читать «Как научиться писать стихи» Матусовского. Поражение запили «биомицином» (от «біле міцне») в кустах парка Шевченко.

Пятидесятые годы подходили к концу. Покорили космос, подняли разрушенное войной хозяйство. В Харькове красную икру и камчатских крабов продавали по баснословно низким ценам. Икру накладывали деревянной лопатой из бочки. Народ сердился, что нечего купить пожрать. Икру и крабов считали бросовой едой. Пятнадцатилетний будущий поэт мужает. Наблюдает быт большого украинского города: соседи, детские дворовые компании. Покупки-приобретения воспринимали как вехи семейного благополучия. Первый телевизор с линзой. У маленького экрана единственного на всю коммуналку аппарата собирались соседи. (Так было и в нашей киевской коммуналке конца пятидесятых на Гоголевской.)

Велосипед из крепких тяжелых труб. Красный мотоцикл «Ява». Швейцарский ножик из четырнадцати предметов. Показатель социального статуса и достатка, революционная для той эпохи вещь – холодильник.

Эд утверждает себя во дворе, на улице. В голове у него – каша из понятий «настоящие мужчины», оружие, уличные товарищи и «Три товарища» Ремарка, Жюльен Сорель, три мушкетера, Фидель Кастро.

Попадает в больницу. В психбольнице на Сабуровой даче лежали в свое время Гаршин, Врубель, Хлебников. Эд тоже познает прелести этого «шиздома»: «Сабурка в нас иль мы в Сабурке».

К этим годам писатель не раз обращается в автобиографических фрагментах своей прозы, что послужило Александру Велединскому основой для создания кинофильма «Русское». О фильме, вышедшем на экраны в 2004 году, Эдуард Лимонов высказывается неохотно. Возможно, это связано с принципиальными сомнениями в уместности и возможностях экранизации прозы: «Мне представляется любая экранизация – огромное упрощение и огромное несчастье и для автора. Знаете, как Хемингуэй вышел из кинотеатра после просмотра постановки «Фиесты» и сказал: «Они думают, что если взять сотни мексиканцев, два десятка коров, то это будет испанская коррида». Так и я считаю. Не надо».

В рабочем пригороде Харькова – на Салтовке – молодежь объединялась в племя. Малые племена входили в большие – харьковское, украинское. Школьники рано покидали парты и шли зарабатывать. Многие преступали закон. Начинали с романтики уличных подвигов, распевая: «На берегу стояла крошка Мэри, а рядом с нею рыжий боцман Боб».

Вор, урка Толик Толмачев, сын уборщицы и инвалида, маленького, оплывшего, как дешевая свеча, обездвиженного старика в деревянном кресле у окна. Надеялся, что Сова (производное от Савенко) превратится из фраера в хорошего вора. Когда Толика посадили, Эдуард на радость матери взялся за ум и на полтора года ушел работать на завод «Серп и Молот».

Эдуард Лимонов на себе ощутил, насколько правдив марксистский тезис о важности среды в жизни человека. Он рассказывал о том, как Салтовка закалила, выковала несгибаемость, как с семилетнего возраста он научился защищать себя на улице, во дворе. Защита чести и достоинства – превыше всего для настоящего мужчины. После школы Савенко подал документы на исторический факультет Харьковского университета. В аттестате тройка по русской литературе, но пятерка по украинской. Первый экзамен сдал. На второй решил заходить, уже услышав звонок на него. Он почувствовал себя там, в аудиториях, не в своей тарелке. Его тянула взрослая, самостоятельная жизнь, где конфликты возникают на самом деле, а не в конспектах и на зачетах: «Когда человек рождается – это уже конфликт. Конфликт со смертью. Только родился и уже начинает отсчитывать минуты до смерти».

В первых трудовых буднях Эд показывает, что его голыми руками не возьмешь. Директор продбазы хамит, обзывает щенком, и за это в директора летит увесистая «семерка» – брус, с помощью которого передвигают ржавые бочки с селедкой. В 1994 году в книге «Лимонов против Жириновского» образ этого директора воплотится в Жириновском, ВВЖ.

Лимонов работающий строителем монтажником на сырой площадке цеха – близорукий, окончивший школу, оббивающий зубилом концы арматуры, чтобы бывший беспризорник украинец Золотаренко-старший сварил их вместе такой Лимонов в сапогах и ватнике предстает нам из 1960 года.