П Родионов - Как начинался застой?

В июне 1957-го, когда некоторые члены Президиума ЦК КПСС, среди них Молотов, Маленков, Каганович, Ворошилов, Булганин, предприняли попытку сместить Н. С. Хрущева с поста Первого секретаря ЦК КПСС и захватить руководство в партии и стране, именно Игнатов (а не председатель КГБ Серов, как ошибочно утверждал в газете «Аргументы и факты» историк Рой Медведев) возглавил так называемую «двадцатку», группу членов ЦК, в которую вошли руководители ряда крупнейших партийных организаций страны, некоторые известные государственные и военные деятели. Эта группа потребовала срочно созвать Пленум ЦК с тем, чтобы пресечь попытки приверженцев Сталина похоронить решения XX съезда КПСС, столкнуть партию с избранного курса, а заодно и уйти от ответственности за совершенные при их активной помощи сталинские злодеяния. «Двадцатке» пришлось преодолеть упорнейшее сопротивление фракционеров. Когда члены «двадцатки» вошли в здание, где заседал Президиум ЦК, они потребовали, чтобы их допустили в зал заседаний. Такое требование было передано ими через ныне здравствующего бывшего заведующего сектором Общего отдела ЦК КПСС Н. А. Романова. Как он свидетельствует, его сообщение о требовании пришедших членов ЦК допустить их на заседание Президиума встретил грубой бранью тогдашний председатель Совмина СССР Н. А. Булганин, который буквально выставил Романова за дверь. И только с третьего захода члены антипартийной группы согласились начать переговоры с «двадцаткой», в чем немалую, можно сказать, решающую роль сыграло заявление Хрущева о том, что в противном случае на встречу с членами ЦК он пойдет один.

После июньского Пленума (1957 года) Игнатов, работавший до этого в Горьком, становится членом Президиума и секретарем ЦК. Однако через какое-то время выяснилось, что он, как, впрочем, и другой член Президиума и секретарь ЦК Е. А. Фурцева, также активно поддержавшая в июне 1957 года Н. С. Хрущева, пришлись, как говорится, не ко двору; они были выведены из состава Президиума ЦК и понижены в должностях. В ноябре 1966 года, находясь в Чили во главе парламентской делегации, Игнатов заболел и по возвращении в Москву скончался. Так оборвалась его бурная, полная коллизий, взлетов и падений жизнь. К слову сказать, тогдашнее руководство партии и страны хотя и с опозданием, но отдало покойному должное, похоронив его у Кремлевской стены, чего не удостоился даже И. С. Хрущев.

Активно выступив в 1957 году в защиту курса XX съезда КПСС, в защиту Хрущева, Игнатов через семь лет после этого проявил такую же, если не большую активность в заговоре против него. Руководили им, конечно же, не соображения принципиального характера, а обида на Хрущева, лишившего его реальной власти, тем более что, по его мнению, кое-кто в руководстве занимал более высокое положение не по праву. Когда же он убедился, что вожделенный кусок пирога власти, на который он так рассчитывал, ему не достанется и что придется по-прежнему довольствоваться церемониальным постом в масштабах пусть и самой крупной республики (это ведь только теперь положение радикальным образом меняется, а вплоть до XIX партконференции даже пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР был по преимуществу церемониальным или номинальным), его стала терзать обида на Брежнева…

Впрочем, не только с Игнатовым происходили подобные метаморфозы. Тогдашний первый секретарь ЦК Компартии Грузии В. П. Мжаванадзе, обязанный своим выдвижением, введением в состав Президиума ЦК КПСС, а также присвоением ему звания Героя Социалистического Труда именно Хрущеву, в чем он сам признавался, с готовностью и рвением участвовал в интригах против него, и мотивы тоже были личные. Однажды Хрущев в резкой, даже угрожающей форме отчитал Мжаванадзе за случай в Тбилиси, когда чуть не был сорван концерт известной зарубежной певицы, исполнившей на ломаном русском языке знаменитую «Катюшу», — Мжаванадзе этого не забыл. В дальнейшем у него с Хрущевым были более серьезные трения, в результате чего он стал опасаться за устойчивость своего положения «вождя грузинского народа»…

В речи на мартовском (1965 года) Пленуме ЦК КПСС Мжаванадзе, говоря о причинах смещения Н. С. Хрущева, вменил тому в вину разделение партийных и советских органов на промышленные и сельские. «Члены ЦК, с которыми я встречался, — заявил он, — выражали негодование по этому вопросу, говорили Хрущеву, что разделение осложнит работу, что нельзя этого делать, но он не желал ни к кому прислушиваться». И далее следовала гневная тирада: «Все вынесли, но посягательства на партию члены Центрального Комитета не вынесли, не стерпели и совершенно правильно поступили». Тут невольно напрашивается вопрос: а почему эти «негодующие» члены ЦК, включая и самого Мжаванадзе, заведомо зная, что предпринимаемая реорганизация принесет вред, что совершается «посягательство на партию», не сказали об этом три года назад на ноябрьском (1962 года) Пленуме ЦК, который обсуждал и решал указанный вопрос? Впрочем, они говорили, но нечто прямо противоположное. «Мы, — заявил на Пленуме тот же Мжаванадзе, — целиком разделяем положения, высказанные Н. С. Хрущевым, что теперь старые организационные формы уже становятся в известном смысле тормозом в деле руководства партии и правительства. Мы целиком разделяем и поддерживаем предложения И. С. Хрущева о новой структуре партийных органов». В таком же примерно духе высказывались и другие члены ЦК, хотя до Пленума действительно у некоторых из них были возражения по данному вопросу.

Одним из активных участников заговора против Хрущева был А. Н. Шелепин. В памятные дни июня 1957 года он, будучи первым секретарем ЦК ВЛКСМ, входил в уже упоминавшуюся «двадцатку» и впоследствии не был обойден вниманием со стороны Хрущева. Но Шелепин, очевидно полагая, что занимаемые им должности (он был секретарем ЦК КПСС и одновременно заместителем председателя Совмина СССР и председателем Комитета партийно-государственного контроля) гораздо ниже его возможностей, рвался к власти более высокой, даже самой высокой. После октябрьского Пленума он представил программу, дух и буква которой во многом напоминали о временах культа личности Сталина. Люди, близко знавшие Шелепина, единодушно утверждают, что он в противоположность Брежневу всегда был представителем так называемого твердого крыла. Между ним и тогдашним Генсеком уже после октябрьского Пленума начались разногласия, которые со временем приобрели более острый и почти открытый характер. Распространявшиеся одно время слухи о нездоровье Брежнева были инспирированы если не самим Шелепиным, то его окружением, и должны были служить средством, облегчающим новую «смену караула». Окружение переусердствовало, чем и было ускорено падение Шелепина.