Нина Воронель - Незабываемые встречи
- Как и "Улялюм" тоже? Ну-ка прочтите.
Хоть поэма 'Улялюм" далась мне чуть легче, чем "ворон', перевод ее тоже был задачей не из простых!
Под унылым седым небосводом
Расставались деревья с листвой,
С увядающей жухлой листвой,
И страшился свиданья с восходом
Одинокий Октябрь надо мной.
Одиноким отмеченный годом.
Плыл туман из пучины лесной
И стекался к безрадостным водам,
К одинокому озеру Одем
В зачарованной чаще лесной
Мы роняли слова мимоходом,
И слова опадали листвой,
Увядающей жухлой листвой,
Нам казалось - Октябрь был иной,
Не помеченный памятным годом,
Страшным годом - смертельным исходом,
Мы не вспомнили озеро Одем.
Хоть бывали там в жизни иной,
Не узнали мы озера Одем
В зачарованной чаще лесной.
К.И. вскочил с кресла.
- И откуда только что берется? - спросил он неизвестно кого. - Ведь физико-математику кончала и до вчерашнего дня ничего-ничегошеньки не знала о переводах! Можно было подумать, что он на меня сердится.
- И вот, пожалуйста "...мы роняли слова мимоходом, и слова опадали листвой". Ну откуда вы эти образы взяли?
На этот вопрос ответ у меня был готов:
- У Эдгара По, конечно.
- Да вы хоть знаете, сколько раз эти стихи переводили? И кто переводил?
Я неопределенно качнула головой, изобразив нечто среднее между "да" и "нет", чтобы скрыть свое невежество. Но хитрый К.И. меня насквозь видел:
- Ясно, значит, ни черта не знаете.
- Ну почему же не знаю... - защищаясь, пробормотала я. - Брюсов, Бальмонт... - и запнулась, исчерпав свой список.
- Да, и Брюсов, и Бальмонт и многие другие. И никто из них не справился. Правда, был один переводчик «Ворона», который сильно приблизился к оригиналу, почти вплотную. Вы о нем, конечно, не слышали.
С этими словами он снял с книжной полки растрепанный толстый томик и протянул мне. На обложке было написано: "Чтец-декламатор", года издания сейчас не помню, - какой-то очень дореволюционный, потому что бумага совсем пожелтела. Я нашла в оглавлении "Ворона" в переводе некоего или некой Altalеn'ы и хотела было начать читать. Но К.И. замахал руками - мол, не сейчас, возьмите домой и читайте! Как и в случае с Машиными сапогами, он был уверен, что никуда я с его драгоценной книгой не денусь. Он только хотел знать, не догадываюсь ли я, кто скрывается под псевдонимом Альталена.
Ну как я могла догадаться - тогда, в 1956 году? Я и о Жаботинском-то никогда не слышала, а уж об "Альталене" и подавно. Только много лет спустя, уже после смертиК.И. его секретарша Клара драматическим шепотом рассказала нам о его дружбе с Жаботинским и показала альбом с их юношескими фотографиями. Они ведь долгие годы состояли в тайной переписке - представить только, при Сталине! К.И. был очень рисковый человек.
Перевод Жаботинского и впрямь оказался намного лучше переводов всех остальных страдальцев, в поте лица бившихся над неподатливой внутренней рифмовкой Эдгара По. С тех пор он мне никогда больше не попадался: к сожалению, все попытки - мои и других любителей "Ворона" - были напрасны, нам так и не удалось отыскать заветный томик "Чтеца-декламатора".
Мне порой кажется, что трогательное участие К.И в моей судьбе было как-то связано с его сентиментом к Жаботинскому. Ну кто я для него была? Наивная провинциалка, в мокрых сапогах ввалившаяся в его дачный уют и не знающая разницы между Михаилом Кольцовым и Алексеем Кольцовым? Ух, и досталось мне и всему моему поколению за этих злополучных Кольцовых!
- Вот уж не думал я, что можно взять и физически вычеркнуть человека из народной памяти, - ядовито процедил К.И. сквозь зубы в ответ на мое невежество, будто именно по моей вине Михаил Кольцов был вычеркнут из народной памяти.
Но это было уже гораздо позже, когда я прижилась в доме Чуковского, и Маша ставила на стол добавочный стакан, как только я переступала порог. Я часто слышала от других жалобы на то, чтоК.И. никогда никого из простых смертных не угощает - никого, кроме специально приглашенных на трапезу. Мне кажется, это было просто злословие - меня в его доме угощали всегда. И Сашу тоже – с тех пор, как я упросила К.И позволить мне привезти его разок с собой, его тоже стали принимать как своего.
Нам очень повезло - мы пивали чай в гостеприимном доме К И. с разными знаменитыми людьми, разок с Константином Фединым, разок с Ильей Сельвинским, пару раз с Владимиром Луговским и даже как-то раз с одноглазым другом Маяковского, Давидом Бурлюком, приехавшим с визитом из заморских краев. И с переводчиком с японского языка, таинственным татарином Рахимом Зея, много лет просидевшим с Даниилом Андреевым в одной камере Владимирской тюрьмы и выдававшим себя за египетского принца по имени Харун ибн Кахар шейх Уль Мюлюк эмир Эль-Каири. А может, он и вправду был принцем по имени Харун ибн Кахар шейх Уль Мюлюк эмир Эль-Каири, а татарин Рахим Зея, как он утверждал, был ему насильно вписан в паспорт советской властью? Правды не знал никто, - ни мы, ни его собратья по японскому языку, ни сам Корней Иванович.
Кормили меня в доме К.И. не случайно - проницательный его глаз быстро просек мое постоянно полуголодное существование. Почти в самом начале нашего знакомства он спросил:
- А чего это у вас вид какой-то худосочный?
Я пролепетала что-то жалкое в свое оправдание,но К.И. уже все понял, хоть говорят, сытый голодного не разумеет:
- Денег, небось, нет, правда? Хотите у меня подработать? Я тут книгу готовлю по теории перевода,вот вы и проведите для меня сравнительный анализ разных переводов сонетов Шекспира. Хотите попробовать?
Хочу ли я? Да я в лепешку разобьюсь, да я горячие сковородки лизать буду, да я...
- Вот и отлично, - прервал мою восторженную декламацию К.И. - Езжайте домой и беритесь за работу. И раз в неделю ко мне, с отчетом. Я буду вам за это платить... - и он назвал сумму, сейчас не помню, какую, но тогда она показалась мне целым состоянием.
Никто никогда не учил меня делать сравнительный анализ разных переводов - меня учили другим, никогда в жизни не пригодившимся мне познаниям, вроде интегрального исчисления или принципа тождественности микрочастиц в квантовой механике. И спросить про этот анализ было не у кого, не говоря уже о том,что я понятия не имела, где искать разные переводы одних и тех же сонетов.Но делать было нечего - ведь я поклялась разбиться в лепешку и вылизать бессчетное количество горячих сковородок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});