Наталья Горбачева - Иоанн Кронштадский

Вся эта беднота ютилась на окраинах в жалких лачугах, а то и в землянках, шаталась по улицам, попрошайничала и пьянствовала. Сближение с этой средой у молодого священника началось преимущественно через детей. Сохранился очень характерный рассказ одного ремесленника.

«Прихожу раз не очень пьяный. Вижу, какой-то молодой батюшка сидит и на руках сынишку держит и что-то ему ласково говорит. Я было ругаться хотел, вот, мол, шляются тут всякие. Да глаза батюшки, ласковые да серьезные, меня остановили. Стыдно стало. Опустил я глаза, а он смотрит, прямо в душу смотрит... Начал говорить. Не сумею я передать все, что он говорил. Говорил, что у меня в каморке рай, потому что там, где дети, там всегда тепло и хорошо, и о том, что этот рай не нужно менять на чад кабацкий. Не винил он меня, нет, все оправдывал, только мне было не до оправдания. Ушел он, я сижу и молчу... не плачу, хотя на душе так, как перед слезами. Жена смотрит. И вот с тех пор я человеком стал».

Новый батюшка утешал брошенных матерей, нянчил их детей, пока мать стирала, помогал деньгами, нередко лично покупал продукты беднякам, ходил в аптеку за лекарством, приводил в лачуги врача, вразумлял и увещевал пьяниц. Очень часто все свое жалованье раздавал нуждающимся. Когда не оставалось денег, отдавал свою рясу, сапоги, а сам босой возвращался домой.

Досаждал отец Иоанн властям и высокопоставленным гражданам хлопотами за разных несчастных. Все это в совокупности поначалу воспринималось враждебно. Приличная публика видела, как за отцом Иоанном следуют толпы бедняков, и ее возмущали подобные демонстрации. Достаточно горьких минут пришлось пережить священнику, но духом он никогда не падал.

Когда ему сообщали, что его принимают за юродивого, отвечал: «Ну что же, пусть юродивый». Жене, которая не сразу поняла праведный путь великого мужа, кронштадтский батюшка говорил: «Счастливых семей, Лиза, и без нас довольно. А мы с тобой посвятим себя на служение Богу».

Не понимали столь высоких духовных подвигов и сослуживцы отца Иоанна — духовенство Андреевского собора. Стали хлопотать, чтобы жалованье священника выдавали его жене. Ходатайство было удовлетворено. Однако в 1857 году «эксцентричный» священник получил уроки Закона Божия в Кронштадтском реальном училище. Плату за них он считал уже точно своим достоянием и продолжал благотворить.

В 1862 году в Кронштадте открылась классическая гимназия, законоучительская должность была предложена получившему широкую известность в городе священнику. Он с радостью взялся за преподавание — ему предоставлялись самые широкие возможности руководить детьми до зрелого возраста, влиять на их нравственность, воспитывать души.

У отца Иоанна был какой-то особый благодатный дар любви к детям. Эта любовь, как заветный ключ, открывала самые недоверчивые ребячьи сердца. Он не ставил двоек, не «резал» на экзаменах, не задавал уроков, а вел в свои часы беседы с питомцами о предметах веры. Спрашивал обычно сначала тех, кто сам изъявлял желание отвечать. За такие ответы батюшка ставил пять с плюсом и награждал еще дорогими для каждого ученика словами:

— Спасибо тебе, дорогое чадо!

Его уроки ожидались, как редкое, праздничное удовольствие. Слушали своего законоучителя затаив дыхание, следя за каждым взглядом его ясных голубых глаз. Случалось, директор говорил ему о каком-нибудь ленивом или дурном мальчике, просил обратить на него особое внимание. Но, придя в класс, батюшка не находил аттестованного «неподдающегося» — настолько он оказывался при батюшке толковым и понятливым.

Наказания отец Иоанн даже в помыслах не держал, потому что и без них дела с учением шли прекрасно. Ученики считали самым великим наказанием, если любимый батюшка был чем-нибудь недоволен. Когда случалось нечто подобное, они изо всех сил старались вызвать у него улыбку.

Каждый день вся гимназия подходила под благословение отца Иоанна, ученики старались почаще ходить к нему на исповедь. Удивительно, насколько чистосердечно они раскрывали перед ним свои души.

Бывали случаи, когда педсовет гимназии постановлял какого-либо шалуна исключить. Тогда отец Иоанн являлся заступником перед начальством, просил не подвергать провинившегося такому строгому наказанию, брал на поруки и принимался терпеливо исправлять его. Проходило время, и из ребенка, не подававшего никаких надежд, выходил дельный, честный, полезный член общества.

Но батюшка отнюдь не был «добреньким» и не потворствовал всем плохим ученикам. Он прощал до тех пор, пока можно было прощать. Если же дальнейшее пребывание ученика в гимназии было не только бесполезным, но даже вредным для других, то он твердо и решительно подавал голос за увольнение непокорного.

«Что делать с совершенно худыми учениками? — вопрошал отец Иоанн в одном из своих поучений.— Для блага всего сада, всего заведения их надо обрывать со здорового тела да вон выбрасывать, чтобы не заражали других своим поведением, чтобы весь сад состоял из растений здоровых, доброцветных и доброплодных, чтобы ученики неодобрительного поведения и не безобразили собою всего заведения, и места напрасно не занимали, и не тянули напрасно сок заведения, даром бы не ели и не пили. Достойно и праведно есть. Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь, говорит Апостол».

Дело воспитания подрастающего поколения, по убеждению отца Иоанна, дело «великое и многотрудное». В ложно направленном воспитании праведник видел семена тех плевел богоотступничества, которые могут дать и, к несчастью, дали кровавые цветы революции.

«Что мы хотим сделать из наших юношей? Всезнающих или многознающих ученых мужей? Слишком этого недостаточно, — писал отец Иоанн. — Можно и весьма много знать, как говорится, проглотить науку, быть весьма ученым человеком и в то же время, увы, быть негодным человеком и вредным членом общества. Не ученые ли, например, были французские коммунисты, олицетворявшие в себе так живо в прошлую войну адских фурий? Не на ученой ли почве зарождаются люди с духом отрицания всего святого, отрицания самого божества, божественного Откровения, чудесного, единым словом сотворенного мира и всех существ видимых и невидимых, вообще чудес и даже воскресения мертвых к жизни вечной? Не на ученой ли почве мы встречаем систематический разврат, доказывающий ненадобность благословения Церкви для сожития и прикрывающийся именем гражданского брака? Не в ученых ли, наибольшей частью, головах гнездятся ложные убеждения, что храм и богослужение, даже Евангелие с его учением, чудесами и нравственными правилами, существуют только для черни, но отнюдь не для ученых людей, у которых будто бы есть важнейшие занятия и более разумные? Горе нам, если бы из наших учебных заведений стали выходить такие ученые, с такими ложными взглядами и понятиями о таких важных предметах... Значит, нам нужно образовать не только ученых людей и полезных членов общества, но и — всего важнее и нужнее — добрых богобоязненных христиан. Это мы и стараемся делать. Будем же питомцам внушать, что все знания научные без науки подчинения властям и установленным законам и порядкам общественным не принесут им никакой пользы; что все науки имеют своим центром и исходным началом Бога и Его вечную премудрость, как души имеют своим первообразом Господа Бога, создавшего нас по образу и подобию Своему; что стихийные знания, касающиеся здешнего мира, нужны только здесь, на земле: с разрушением же стихий мира они прекратятся и за пределами гроба нашего будут не нужны; что познание веры и заповедей Божиих, уклонение от греха и добрая жизнь необходимы каждому человеку и здесь, и в будущей жизни. Будем учить их так, чтобы они любили всей душой и всем сердцем Господа и друг друга не забывали; что за пределами времени находится вечность, за пределами видимого мира — невидимый и вечный, прекраснейший здешнего, а за пределами смерти и могилы — жизнь бессмертная: после честных трудов земных, после доброй христианской жизни — вечное упокоение и блаженство на небе у Отца Небесного».