Микола Садкович - Мадам Любовь

Варя засмеялась.

- Но, но... мон шер...

- Да, мадам, да... - Франсуа сказал так потому, что... ну, словом, он не мог не видеть перемены, происшедшей с ней за годы разлуки. И он видел, но сказать иначе не мог. Потому что она была прекрасна.

Варю толкнула запыхавшаяся Надя, успевшая неизвестно где достать букетик поздних полевых цветов. Вырвав из рук Вари сумку, она протянула цветы:

- Поднеси... стоишь с цибулей, як...

- Ой, Наденька, - вспыхнула Варя, - я забыла, как по-французски ромашки...

- Флауэр!.. Флер!.. Маргорит!..

Подсказал, скорее всего, студент или школьник старшего класса. Он стоял в толпе, окружившей Варвару и Франсуа плотным кольцом, за которым остались каноник, милиционер и седоусый полковник, тщетно пытавшиеся восстановить порядок в колонне.

Колонну ждали на площади.

Председатель городского Совета строго спросил:

- Что там произошло?

Начальник милиции вздрогнул и по-военному вытянулся. Он только что выслушал сообщение прибежавшего низкорослого паренька-дружинника.

- Павел Ильич, там товарищ Каган встретила этого... француза.

- Ах, встретила-таки, - лицо председателя смягчилось, - но почему на дороге?

- Француз всю колонну остановил, очень обрадовался. Говорит, нашел свою, так сказать, любовь.

- Любовь? - Председатель нахмурился. - Этого еще не хватало.

- Мадам Любовь, - тихо поправил дружинник.

III

Потом председатель городского Совета произнес тост. Собственно, даже не тост, а целую речь, хотя в руке он держал бокал вина и стоял не на трибуне. С трибуны вообще никто речей не произносил, и никто на нее в тот день не поднимался. Зря перекрашивали эту трибуну. Могла бы стоять в своем повседневном виде до самых октябрьских праздников, и пусть бы ее поливало дождями и осыпало городской пылью. Все равно придется еще раз подкрашивать, когда наступит час говорить с нее речи.

Итак, председатель произнес речь не с трибуны, а за столом, во время ужина или, как у нас говорят, "приема, прошедшего в дружеской обстановке". Он сказал:

- Дамы и господа, уважаемые гости, товарищи!

Мы сидели за столами в чайной № 1, вперемешку между дамами и господами. Варвара, конечно, рядом с Франсуа. Он уже успел рассказать о ней своим попутчикам. Удивились не только иностранцы.

Правда, местные жители, встречавшие Варвару в магазине, на базаре или в городском клубе, кое-что знали о ней. Знали, что она была на оккупированной территории, некоторое время в партизанах, даже награждена медалью. Но это же никого не могло удивить, таких в каждом белорусском селе можно встретить. А потом ходили слухи, будто не то в сорок третьем, не то в сорок четвертом Варвару. Романовну вывезли в Германию и муж, вернувшись с фронта, не нашел ее... Сама Варвара об этом никогда не рассказывала.

Теперь оказалось, что была она вовсе не в Германии, а во Франции. Что она лейтенант французских войск, герой-командир и зовут ее почему-то "мадам Любовь".

Соседи просто ахнули: "Вот те раз... Живем рядом и вдруг..."

- Ах, Варвара Романовна, как же вам не стыдно было скрывать? Вы же знаете, как мы все к вам относимся...

Варвара смущенно благодарила, отнекивалась, а когда все заняли свои места за столами, сидела тихо, не ела, не пила, только улыбалась и слушала.

Председатель начал гладко, будто каждый день начинал таким обращением. Без записки, без тезисов. Говорил наизусть, ни на кого не оглядываясь. Даже страшно становилось, не сорвался бы, пока доберется до последней фразы: "Благодарю вас за внимание".

Нам каждое слово его западало в душу и там поднимало что-то утихшее, казалось, забытое.

К иностранцам его слова доходили не прямо - из вторых уст, и они, понятно, могли что-либо и по-своему истолковать. Мы же в переводах не нуждались. Знали, что, вспоминая войну, председатель говорит о другом... Конечно, не совсем о другом, а... Как бы тут объяснить? Он это вот как выразил:

- Вы пришли к нам со словом "мир". Для нас это слово самое дорогое. Священное слово. Но здесь кто-то сказал: "Лучше худой мир, чем хорошая война". Старая поговорка. Худой мир добром никогда не кончался. И не за худой мир гибли наши и ваши братья. Не за то, чтобы за спиной друг у друга сговариваться и в океане рыбу глушить. Вот сегодня вы стали свидетелями того, как на нашей земле встретились боевые товарищи, господин Дьедонье и уважаемая Варвара Романовна. Это, если хотите, символично...

Тут мы снова повернулись к Варваре, и некоторые захлопали в ладоши. Бельгиец, например, так тот был просто в восторге. И Франсуа, и немецкий доктор, и худой, высокий француз. Варвара закрыла глаза, потом, как бы поправляя волосы, все лицо закрыла руками. Она слышала, как председатель продолжал:

- Путь ваш не окончен, и, может, вы еще встретите таких же русских, белорусов, украинцев, сынов азиатских республик, побывавших и во Франции и в горах Югославии или Норвегии, в Германии или Чехословакии. Везде, где шла жестокая битва за жизнь, за мир.

Слова не бог знает какие, в иное время они нам, как "здравствуй" и "до свидания", а тут вдруг повернулись другой стороной. Варвара, найдя меня глазами, улыбнулась. Все-таки рядом старый друг, почти однополчанин и, стало быть, речь не о ней одной. Но председатель говорил только о ней:

- Спросите Варвару Романовну, как начала она свой путь к миру?

Варвара была, можно сказать, именинница. На нее смотрели, к ней протягивали бокалы. Никто не просил ответить на вопрос председателя. Да она и не стала бы рассказывать на таком собрании. Но, как потом объяснила Варя, все всколыхнулось, издалека вернулась когда-то услышанная строчка стихов:

"Подобрав железные когти, черные птицы летят на восток..."

Строчка не уходила. Она вертелась и вертелась, как бы повторяясь на выщербленной пластинке. Уже отзвенели бокалы, загремели стулья вставших гостей. В чайной стало тесно и шумно, а...

"Черные птицы летели на восток..."

Варя потянула меня за рукав.

- Уйдем... Сейчас они начнут расспрашивать, а при всех не хочу.

Я увел ее от людей. Мне нужно было, чтобы она вспомнила. За тем и приехал сюда.

На тихой вечерней улице Варя смотрела на небо. Вверху струя холодного воздуха гнала темные облака. Они, как тени, неслись к горизонту и там окрашивались багрянцем заката.

- Небо в клочья разорвано свистящими бомбами... Господи, неужели не будет конца?..

Прошептала Варвара или мне показалось?

- Что ты сказала?

- Это я записала в своем дневнике... так оно началось.

- Интересно... Что же ты еще там записала?

- Вот про птиц этих... Дай-ка вспомнить... Ну да, черные птицы летели на восток. За ними ползла багряно-дымная тень. От нее нельзя было спрятаться. Она не имела границ... Я подумала: "Ей не будет конца". Возможно, тогда и думалось и говорилось иначе, но записала я так, невольно подражая прочитанным книгам.