Александр Даниловский - «Отважный-1» уходит в море

После бомбежки мы вернулись в дом. На столе валялись осколки лампового стекла, было угарно. Проветрили комнаты, зажгли каганец. Жена накрыла на стол. Молча сели за ужин. Неожиданно на пороге появился сын Михаил. Он работал на заводе в Таганроге, и мы с ним не виделись больше месяца. Сын поздоровался, пошел умываться и, вернувшись, обрадованно воскликнул:

— Ба! Мамины вареники! Я о них даже мечтал.

Оказалось, на станции Марцево Михаилу вместе с другими пассажирами поезда больше двух часов пришлось пролежать в кювете, спасаясь от бомбежек. Он рассказал, что в Таганроге не проходит и дня без воздушных тревог, налетов. В тяжелых условиях завод работает, выполняет и перевыполняет задания. Повреждения от бомбежек восстанавливаются быстро. Создана комсомольская аварийная дружина, живет она на казарменном положении.

С тревогой в голосе Михаил спросил у Куникова о делах на фронте, о возможной эвакуации завода. Цезарь Львович ответил коротко:

— Готовьтесь.

Не пропустить врага.

Михаил рассказал, как обстоят дела на заводе, как ему трудно осваивать новые, усовершенствованные станки. Когда Цезарь Львович узнал, что сын не закончил школу-десятилетку, он вспомнил о своем детстве:

— Что ж, Михаил, выходит, у нас с тобой много общего. Только в возрасте разница: ты родился в двадцать третьем, а я — в девятьсот девятом. Вот так и у меня начиналась жизнь. Вначале наша семья жила в Ростове-на-Дону, на бывшей Воронцовской, теперь — улица Баумана. Помнится, я очень увлекался рыбалкой. Соберемся ватагой, заготовим харчей и айда за Дон. За лето раз пять нос лупился. Потом мы переехали в Баку. Отец с трудом добывал на пропитание. С утра до вечера я пропадал в морском порту: тянуло к морю. Перестал посещать школу. Чтобы приучить к труду, отец определил меня учеником в механическую мастерскую. Через некоторое время мы переехали в Донбасс, в Макеевку. Там я поступил на завод. Кстати, Михаил, какое комсомольское поручение ты выполняешь?

Сын ответил, что он руководит дружиной по ликвидации пожаров.

— А вот мне в начале моей комсомольской работы райком поручил заведовать подотделом агитации, — продолжал рассказывать Цезарь Львович. — Председательствовал я в агиткомиссии. Потом избрали меня секретарем комитета комсомола. Все шло хорошо, но образования не хватало. Был объявлен призыв на флот, и я с комсомольской путевкой отправился в Ленинград, в военно-морское училище имени Феликса Дзержинского, знаменитую кузницу морских инженеров. Начал готовиться к вступительным экзаменам. Мучила математика… В общем, не повезло: испытаний не выдержал. Конечно, горько было, но руки у меня не опустились. Опять стал учиться. В октябре двадцать девятого года был принят на подготовительное отделение. И опять неудача: заболел, пролежал долго в госпитале, и меня отчислили из училища… На Московском тормозном заводе избрали меня секретарем заводской комсомольской организации. Осенью тридцать первого года по путевке комсомола направили в Промышленную академию. Представилась возможность заниматься и в машиностроительном институте. В 1935 я получил почти одновременно два диплома: звание инженера-организатора и инженера-технолога и механика. В 1938 мне доверили пост начальника технического отдела наркомата тяжелой промышленности. А через год я стал работать ответственным редактором газеты «Машиностроение». Но кем бы я ни был, любовь к морю, к кораблям не покидала меня.

…Время незаметно перевалило за полночь. Гость поблагодарил и извинился за долгие воспоминания: отвел душу за все время, в течение которого не видел свою семью. Мы уже знали: у Куникова в Москве остались любимая жена и сынишка Юра.

Расстались друзьями. Жена просила наведываться, как к себе домой. Моряк крепко пожал нам руки, поцеловал нашу спавшую дочурку. Пристально, с улыбкой посмотрел на Михаила, тихо оказал ему:

— Не останавливайся перед любыми трудностями, если наметил высокую цель. Комсомолец побеждает при всех обстоятельствах. При всех…

Куников поспешил в Ростов — принимать боевые катера.

У секретарей обкома партии

Наутро в райкоме собрались члены бюро. Обсудили первостепенные вопросы: о ходе строительства оборонительных сооружений, о потайных местах хранения продовольствия для партизанских отрядов. Потом приезжали председатели колхозов, советовались, как поступить с зерном, скопившимся на токах, просили помочь транспортом. Озабоченные, усталые, пришли со своими неотложными нуждами военные товарищи. Обстановка вынуждала до предела убыстрить земляные работы на строящемся рубеже обороны. Дополнительно требовались люди.

Под вечер раздался телефонный звонок из Ростова. Меня срочно вызывал секретарь обкома партии Борис Александрович Двинский.

По пути я остановился в Самбеке посмотреть, как идут оборонительные работы. Противотанковые рвы начинались у самого моря и тянулись в глубину нашего района, огибая Таганрог, по направлению к Матвеево-Кургану. Кое-где глубокие траншеи пролегали по колхозным садам и виноградникам. Тысячи крестьян с лопатами в руках, не жалея сил, помогали армии сражаться с ненавистным врагом.

Когда мы подъезжали к Ростову, вражеская авиация бомбила город. Куда ни посмотришь, всюду бушевало пламя пожаров. В районе моста и у железнодорожного вокзала наши зенитки отражали воздушный налет. При въезде в город нас оглушили грохот разрывов, яростная дробь крупнокалиберных пулеметов и частые выстрелы зенитных орудий.

Шофер завел райкомовский вездеход во двор разрушенного дома на Пушкинской улице. Я пошел в обком через городской сад. Было безлюдно, лишь в одной аллее у автомобилей, замаскированных ветвями, копошились люди.

Здание обкома было почти разрушено вражеской авиацией, и комитет разместился в подземном убежище. Я опустился по ступенькам, освещенным тусклым светом электрических ламп. Внизу, у входа, дежурный офицер внимательно рассмотрел мое удостоверение секретаря райкома и партийный билет и сказал уважительно:

— Проходите, товарищ.

В конце длинного узкого коридора из полуоткрытой двери на пол падала полоса света. В комнатах за перегородками из досок размещались приемная и кабинет первого секретаря обкома партии.

В приемной толпились люди. Помощник секретаря выслушивал посетителей и советовал, к кому обратиться. Тем, кто настаивал на встрече с первым секретарем, он отвечал, что товарищ Двинский принимает только прибывших по вызову.

— Вам придется немного подождать, — сказал он мне и впустил в комнату отдыха, смежную с кабинетом секретаря. — Можете прилечь на койку, — предложил он. — Как только Борис Александрович освободится, я вам сообщу.