Вениамин Каверин - Литератор
4. Зощенко замкнулся в себе, упорно ищет нового пути для работы и недавно прочел прекрасный рассказ — «Мудрость». Стилистически необыкновенно тонко… Сказ он оставил, но ничего столь же сильного взамен — другой плотной формы еще не дал и колеблется. По-моему, «Мудрость» — переходный, но прекрасный рассказ.
5. Тихонов пишет тебе — наверное, в тот же час, как и я. Сейчас он был у меня — говорили о тебе. Твои письма передаются из рук в руки, и Тихонов сейчас принес мне твое письмо к нему. Не пишу о нем — он работает, как штыком, — и ты сам все о нем знаешь.
6. Полонская немного болела — теперь здорова, давно уже не читала у нас. Не знаю, пишет ли она сейчас.
7. Илья разошелся — пишет, и хорошо пишет. В его статьях появилось настоящее фельетонное искусство. Знаешь, такой фельетон не слишком быстрый на ноги, но все же живой и, главное, умный.
Остались мы с тобой, дружище. Я почти ничего не знаю о тебе за последнее время — ты что-то глухо пишешь. Напиши мне о драме, которую ты написал[12]; если можно, то пришли ее Серапионам. Что думаешь о дальнейшем? Скоро придет наше время, Левушка. Здесь в литературе разброд, сумятица, неразбериха и поверх всего всплывает — что, как ты думаешь? Авантюрный роман, рассказ, повесть — черт его знает что, но тяга к движению, к смене эпизодов, к интересу сюжетному по преимуществу. Пока это идет от кино, быть может, но я убежден, что это не случайно. И что ценнее всего — это то, что авантюра идет снизу, бьет прямо с улицы. Госиздат заказывает авантюрные романы. Не пройдет и двух лет, как эта вялая, как карамора, литература[13] сдохнет, и тогда мы повоюем…
Жду от тебя письма. Подбодри меня, дружище, я устал, много работаю (нужно кончать университет). Последние 3–4 месяца ничего, кроме фельетонов, не писал. Все же у меня хватает еще злости, чтобы наплевать на проклятую размазню пильняковщины… Ну, будь здоров. Пиши мне. Я тебя сильно люблю, ты ведь знаешь, Лида и Юрий Ник[14], кланяются и целуют.
Твой Веня14.1.24. Петроград
Дорогой Левушка!
Я очень обрадовался твоему письму, хотя ты и называешь меня, старый интриган, ослиной ягодицей. Где ты вычитал в моем письме, что я язвлю насчет Кости? Я Костю люблю и уважаю и так же верю в него, как и ты. Не сообщаю тебе, на этот раз, обычной «Серапионовской хроники». Ничего нового, кроме того, что Слонимский научился бесподобно танцевать шимми и фокстрот, а Зощенко выпустил новую книжку, которую я еще не читал.
Юрий[15] пишет тебе о «Комитете по изучению живой литературы» — это симпатичная история. Кто писал тебе о моих успехах? Все ж это наглая ложь, потому что все время, до самого Рождества, я занимался, как дьявол, а не написал ни строки, кроме халтурного рассказа «Манекен Футерфаса»[16], в котором твой опытный глаз мигом узнал бы переодетого Шваммердама и который годится только на подтирку… Зато последний месяц я писал с утра до вечера — переделывал и расширял летний рассказ «Шулер Дье», о котором до тебя дошли какие-то слухи. Он был плох, недосказан, смутен — теперь я поставил все на землю, наплевал на фантастику и, воспользовавшись, между прочим, этим говенным шулером, написал «Эдвина Вуда» — листа в 2 1/2[17].
Поздравь меня — я «переехал в Россию», писал о кабаках и игорных притонах в Питере и т. д. и, извини, дружище, посадил в последней главе за стол в клубе тебя (под твоей фамилией) среди Федина, Тихонова, Виктора и Эдвина Вуда. Если ты не хочешь, напиши, и я вычеркну[18]. Сегодня Замятин хвалил мне этот рассказ, и я чувствую себя на коне — он, быть может, напечатает его в журнале, который затевает Тихонов А. Н.[19] — из Всемирной литературы. Кстати, сегодня он просил меня просить тебя непременно прислать для печати твою пьесу. Журнал в высшей степени почтенный — там будет Горький, Замятин, Пильняк и прочие сливки общества. Присылай скорее, дружочек.
Читал ли ты его (Замятина) статью в «Русском искусстве» — там он тебя, Леонова (мало его знаю) и меня считает «единственной» надеждой новой русской литературы. «Билеты дальнего следования» и прочее[20]. Словом, еще 3–4 года, и мы с тобой покажем кузькину мать бессюжетникам. Эдвин Вуд сделан по твоему рецепту, склепан плотно, кажется, — ни одного немотивированного действия, сюжет поставлен во главу угла.
Меня чертовски огорчает твоя болезнь, но я надеюсь твердо, что скоро уж ты встанешь, елки зеленые. Мы довольно симпатично встретили Новый год (с Новым годом, Левушка!). Пели частушки, сочиненные Юрием.
Пропиваю я сегодняПлатьице исподнее.Настроенья у меняОчень новогодняя.
Ник. Никитин посетилАнглию инкогнито,И Европа вся дрожит,В рог бараний согнута.
Эх, который МихаилДесять дам покорил?Тот, который с круглым глазом[21]Иль который пишет сказом?[22]
Что-то Шварц имеет видВ первый раз влюбленного.На каком-то SoirèeЦеловал Ионова[23].
Времена что-то насталиВовсе нонче куцые.Братцы Федина прикрыли(Еще не совсем прикрыли, но собираются).С Книгой с Революцией.
На «Шахматы» Тихонова:
Всем поэтам шах,Всем издателям мат,Шахматисты все читают,Ничего не понимают.
На опоязовцев:
Борис Михалыч ЭйхенбаумПишет том в два месяца.Иль он, иль Виноградов[24] —Кто-нибудь повесится.
Если хочешь развлеченья,Ты пройдись по Невскому.Хочешь знать стихосложенье.Иди к… Томашевскому.
Было еще на кого-то, не припомню. Кончалось:
Эх, налейте вина,Вина запьянцовского!Мы за Леву Лунца пьемИ за Витю Шкловского!
Еще на Слонимского:
Мих. Слонимский овладелФормами большими.Танцевал он фокс-трот,А танцует шимми.
И, честное слово, мы хорошо выпили за тебя, Левушка! Ну, больше писать нечего, дорогой. Жду писем и пьесы от тебя. Привет от Лиды сердечный (это от моей жены Лиды, а не Харитон). Поправляйся, дружище.
Целую крепко, твой Веня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});