Зиновий Черниловский - Записки командира роты

...Подъехала машина и остановилась у дома. Дверь открылась так резко, будто ее хотели сорвать с петель.

На пороге стоял полковник Мешков.

Все мы повскакали с мест и вытянулись по стойке "смирно". Не знаю, сохранилась ли эта собачья терминология до сих пор.

- Докладывайте! Впрочем, вас я знаю. Вы недавний выдвиженец капитана Бородка. И новоиспеченный капитан. Из военюристов, если не ошибаюсь. А это кто?

- Лейтенант Л-ч. Ответственный дежурный по штабу, переводчик.

- М-да, гвардеец, нечего сказать, переводчик. А можно вас спросить... мать, что ты переводишь? Хлеб на говно?

Поворот, кто-то из свиты отворяет дверь, машина отъехала.

Прежде чем я пришел в себя, телефонист бросился к бачку, налил воду и поднес ее дрожавшему всем телом лейтенанту.

Прошел еще год. По странной случайности, о которой скажу в своем месте, я оказался в прокуратуре 43-й армии на должности помощника военного прокурора, отвечающего за следственную работу. Армия готовилась к штурму первой полосы заграждений, открывавшей дорогу к собственно витебским укреплениям. Пришел танковый корпус. Полк РГК - тяжелой дальнобойной артиллерии. Несколько стрелковых дивизий. Армия стала стотысячной.

Секретность была удвоена. Но какие-то сведения просачивались за пределы наших передовых постов. Доверительно, в армейском СМЕРШе мне дали понять, что "потусторонний" агент-священник не исключает женского участия.

Мне, видимо, не обойтись без обращений "к женскому вопросу в действующей армии", а пока ограничусь немногим. Уже на втором году войны каждый сколько-нибудь крупный начальник обзавелся походно-полевой женой. Занавес, прикрывавший альков, стал непременным атрибутом не только командных, но даже и наблюдательных пунктов, находившихся в максимальной близости к противнику.

И грянул гром... Нарочный принес шифровку-приказ Военного совета армии: "Всех б...й, состоящих при командных пунктах, убрать немедленно под угрозой расстрела. Исполнение донести сегодня же. Голубев, Шабалов".

На следующий день, вызванный к командующему и находясь у него в кабинете, я сделался невольным свидетелем смешной и в то же время драматической сцены.

Адъютант доложил Голубеву о неожиданном визите, и почти тотчас в комнату влетел командир корпуса генерал Н. Задыхаясь от волнения, он просит оставить ему Машу, за честь и верность которой...

Командующий, поднявшись во весь свой двухметровый рост:

- Вот уже три недели я жду от тебя обещанного языка, а достала его моя, а не твоя разведка. Ты даже не знаешь, кто перед тобой, с кем воевать будешь... Я-то подумал - ты с языком, а оказалось, с...

- Товарищ командующий. Разрешите, я сам возглавлю разведку, сегодня же пойду...

- Не хватало еще, чтобы тебя самого поймали... Иди, если уж не терпится, но не далее нейтральной... Поймаешь, оставлю тебе девку. Бывай.

В ту же ночь языка достали. И не простого. Оказался штабной майор с полным набором карт. Так что же движет миром?

Возвратившись к себе во второй эшелон и доложив о чем следовало прокурору армии Дунаеву, лежавшему с переломанной ключицей (свалился с лошади), я было уже поднялся, чтобы отправиться в столовую, как был остановлен вопросом:

- Вы, кажется, что-то мне говорили о комиссаре Мешкове?

- Это мой дивизионный комиссар.

- Был им. Теперь он в следственной части и терпеливо ждет вашего пришествия. Хотя и не подозревает, как я думаю, с кем именно ему предстоит встретиться.

- По дамской шифровке? - догадался я.

- А он что, и ранее был слаб по этой части?

- Вроде того.

- Командующий ничего не говорил? Значит, от Шабалова. Отправьте вы его в прокуратуру фронта. Их номенклатура, пусть разбираются. А вам неудобно.

И тут-то я вспомнил лейтенанта-переводчика, вскоре убитого шальной пулей. Шекспировские страсти заклокотали у меня в груди. И заглохли. Как только увидел, что стало с беспогонным полковником. Как только он поднял на меня расширенные зрачки и вытянулся по той же стойке.

"Повесть о капитане Копейкине", - сказал я себе. Только не о том гоголевском герое, как он есть, а лишь о присвоенной ему фамилии. Повесть о копеечном человеке.

8

Дом генерала Лизюкова стоял на отшибе. Километрах в десяти от Наро-Фоминска. Деревня кишела штабистами, и караулы выставлялись только по ночам. Дело было нетрудным, но нудным. Поэтому я даже обрадовался, когда меня вызвали к генералу "для важного разговора".

Газеты тех месяцев захлебывались от восторга, описывая так называемую активную оборону, осуществляемую Лизюковым. Между тем дело шло о пустопорожних и неумелых атаках, бесполезно и преступно уносивших массу солдат и офицеров.

Конечно, дивизию я не видел, круг моих наблюдений был поневоле узок, но восстанавливают же зоологи ископаемого зверя по его стопе или челюсти.

С момента нашего прибытия в дивизию только и было разговоров о некоем "зеленом домике", за который вот уже неделю шла отчаянная борьба. Взвод за взводом посылались на приступ, и все безуспешно. Домик этот, судя по рассказам, стоял на самой середине Березовки, как называлась, а может, и по сей день называется длинная улица, протянувшаяся вдоль реки - Нары. Деревянный, как и все дома этой улицы, "зеленый домик" с невероятным упорством отбивал атаки. Улица была нашей, "зеленый домик" немецким.

- Что же это за сила такая?

- Яка там сила! Пулемет в подполе, а перед ним лужа. Нияк не подберешься.

- А пушки на что?

- Пушки! Там, бачишь, старуха осталась. С мальчонком.

И по предчувствию: "Командир взвода Черниловский, к генерал-майору!"

Привожу себя в порядок. За те немногие дни, что провели близ начальства, меня переодели: шинель, сапоги, портупея, кобура с наганом...

Вхожу в прихожую - дом-пятистенка - и первое, что слышу - немецкое "Файер", "Файер". В углу радист, принимающий немецкие команды открытым текстом. Пропускают в горницу. Посреди сам Лизюков, поджарый, быстрый, энергичный.

Жду, когда дойдет очередь до меня. Отступаю на шаг, чтобы пропустить женщину-майора, вынырнувшую из-под запечной спальни, укрытой от взоров плащ-палаткой. Ошарашенно слышу из ее уст грубую брань, обращенную к стоящему у стола капитану. Тот краснеет и вытягивается. "Пока я командую инженерными силами..."

Оторвавшись от стола, Лизюков глядит сначала на меня, потом на стоящего рядом, только что появившегося кадрового лейтенанта. Это нашему брату-запаснику сразу видно.

Первый вопрос ему:

- Людей своих знаете?

- Никак нет, товарищ генерал. Три дня как принял.

- А вы? - это ко мне.

Знаю ли я своих солдат? По правде сказать, очень немногих, директора школы, начальника одного из отделов какого-то наркомата, еще двух-трех. Пару часов тому назад, умываясь у колодца, лишился наручных часов, неосторожно оставленных без присмотра...