Ханну Мякеля - Эдик. Путешествие в мир детского писателя Эдуарда Успенского

Учил язык я в основном сам. Методика заключалась в постоянном повторении. Я помню, что все свое свободное время я тратил на прослушивание пластинок, где русские эмигранты читали что-то по-русски так, как будто этот язык был для них иностранный. Но никаких других вариантов у меня просто не было. Поскольку у меня был тогда не самый простой период в жизни, я только что развелся с первой женой, в новом доме я часто по ночам не мог уснуть. Во время бессонницы я надевал громадные наушники и без конца слушал эти пластинки. Комнатенка, в которой я жил, сначала была в местечке Кауниайнен, а потом я переехал на Лауттасаари, на второй этаж таунхауса. Одно окно выходило во внутренний двор, а второе — на лес и садовые участки.

Зимой на втором этаже было довольно тихо. Жизнь как будто замирала. Поэтому глагол «гулять» с пластинки мне особенно врезался в память.

Он означает: «ходить», «прогуливаться», «слоняться праздно без дела», «отмечать», то есть «праздновать». Для последнего в качестве соответствия современный финский язык предлагает слово «пьянствовать». А вот «отмечать» предполагает весьма умеренное и приятное возлияние. Глагол «гулять» в моей жизни постепенно пережил все свои возможные значения, но сейчас все это уже в прошлом. Праздники отпразднованы, развод состоялся, сын живет в другом месте, далеко от меня. Все это надо было пережить, винить в случившемся оставалось только себя. И только тогда я понял, что старался как-то убежать от всего этого. И именно поэтому я начал учить русский язык. В помещении Общества финской литературы на улице Халлитускату я вызубрил алфавит. Там под руководством Райи Рюмин собирался вдохновенный кружок русского языка. Я думал, что стоит мне только выучить алфавит, как дело тут же пойдет… Поэтому я никак не ожидал, что учение будет мне даваться несколько тяжелее, чем я надеялся. Где-то на уровне подсознания у меня было ощущение, что все мои усилия не напрасны. Хотя бы уже потому, что я буду думать о чем-то другом.

Начальный уровень моего русского языка привел меня благодаря моей работе в издательстве «Отава» на ту книжную ярмарку, которую я никогда не забуду, и тот единственный слет скаутов, который проводится каждую осень в Москве. Был Франкфурт, холодная, убийственная индустрия, где деньгам и приносящим их книгам поклоняются, как богам. А вот Москва, напротив, оказалась тем местом, где живут настоящие любители книг, и это при том, что в СССР книжный рынок представлял собой невероятную мешанину: беллетристический сюжет романов зачастую оказывался на службе у пропаганды, прославляя советские этические, моральные и экономические принципы жизни. После прочтения первых глав уже было понятно, о чем вся книга.

Не поэтому ли русские так любили тогда настоящую литературу? Пожалуй, что так. Кое-что об этой стране и ее людях постепенно я начал понимать. Однажды я работал на ВДНХ, где мне была определена роль постоянного представителя издательства «Отава», то есть что-то типа мебели.

Там я узнал, что такое издательский протокол.

В нем не было ничего сложного, потому что в меню всегда присутствовало одно и то же блюдо (как и в большинстве ресторанов страны). Советские издатели делали вид, что что-то покупали, хотя на самом деле не покупали совершенно ничего, если, конечно, это не были речи Кекконена. Мы, в свою очередь, делали вид, что что-то покупаем. Все это напоминало какой-то невообразимый фарс, строгий ритуал, о котором не говорилось вслух, но который все соблюдали, будто постоянно водили один и тот же хоровод. И когда советские издатели уже всерьез пытались нам продавать свою продукцию (хоть я стараюсь здесь максимально непредвзято использовать это нынешнее ужасное и затасканное слово «продукция», каждую свою книжку наши товарищи сопровождали еще более замечательным определением — макулатура), им было вполне достаточно нашей подписи на так называемом предварительном договоре, который всего лишь имитировал официальный документ.

И все были довольны: они как бы заключили сделку, а мы как бы вроде и не обязаны ничего покупать. Этот спектакль был частью политических отношений между нашими странами, одной из составляющих нашей дружбы. И этого было достаточно. В действительности же книги покупались и переводились совсем не так: это делалось только после того, как они были прочитаны дома. Так было, например, с рассказами Шукшина или Казакова. Тем не менее, подписание предварительных договоров было для наших партнеров необычайно важно, потому что именно эти данные делали статистику. Поскольку эти договоры нас ни к чему не обязывали, мы с легкостью их подмахивали своими подписями, когда это было нужно. Для нашего отдела гораздо важнее было, чтобы в холодильнике, стоявшем в нашем павильоне на ВДНХ, всегда была водка «Финляндия», которой можно было бы угостить покупателей и продавцов. Так распорядилось наше издательское начальство.

Это финское упрямство удивляло меня тогда и продолжает удивлять сейчас. Мне было совершенно непонятно, зачем нужно потчевать гостей плохой неочищенной водкой именно в Москве, в столице самой лучшей и самой мягкой водки в мире? Но все эти разумные доводы не помогали, поскольку приказ был спущен свыше.

И мы вынуждены были ему следовать. А что еще может сделать подданный, когда ему приказывает князь? В итоге он тоже льет себе в стакан с едва сдерживаемой усмешкой. После того как тост уже был сказан и бокал поднят, на лица русских я зачастую просто даже не решался поднять глаза. Даже самые заядлые любители горячительного оставляли что-то на дне рюмки. А потом за углом в буфете, после небольшой очереди, сразу добавляли себе кое-чего поприличней. Надо сказать, что томление в очереди того стоило.

Мы, прохлаждавшиеся за стойкой павильона, составляли весьма маловажную часть нашей делегации. Единственный, кого встречали как господина, был Хейкки А. Рээнпяя: на аэродроме его ждал черный представительский автомобиль. Никаких визовых формальностей (не говоря уже о таможне) он не проходил, хотя, конечно, виза у него была, так же, как и у президента Финляндии. Обратно нашего ХАРа провожали аналогичным образом: на автомобиле прямо к трапу — после охоты на медведей и кабанов. В награду за такой прием «Отава» опубликовала собрание брежневских речей. Господи Боже, какая же это была макулатура! На этом фоне Кекконен был просто прирожденным писателем и на пару с Паасикиви самым лучшим из наших президентов.

Но жизнь тогда была такова, а с точки зрения разделения людей на привилегированных и обычных она остается таковой и сейчас. Народ сторонился, пропуская мчащиеся мимо вереницы лимузинов, и набивался в «Икарусы», если повезет, а если нет — в теряющие запчасти круглозадые «Татры», тряска в которых вызывала похмелье даже у трезвых пассажиров. Иностранной делегации, помимо стояния у своего стенда, необходимо было выполнять и некоторые другие обязанности. Где-то всегда нас ожидали какие-нибудь скучающие представители издательств, директора детских садов, библиотек или типографий, которые были согласны принять нас у себя. Естественно, у обеих сторон это отнимало примерно добрых два часа.