Веселовский Владимирович - Скрытая биография

В доме всегда было тепло. Тетя Дуся весь день что-то варила на плите, а комната обогревалась отдельной печью. Семья жила в достатке, питались хорошо. Чужим я себя здесь не чувствовал. Мальчики привыкли играть со мной и не докучали родителям. Тетя Дуся каждый день относила для продажи молоко, дядя Филя работал в кузне.

У жителей Ольховки основным занятием было гончарное дело. Бывая у соседей, я наблюдал, как из глины делают горшки и всякую посуду, обжигают их в печах. Дядя Филя нередко на пару с каким-нибудь гончаром упаковывал румяную после обжига посуду в телегу, выезжал в окрестные села и выменивал на нее продукты – сало, растительное масло, муку, крупы, мясо.

Всеми силами я старался помогать в хозяйстве, чтоб хоть какая была от меня польза: таскал из колодца воду, носил дрова, кормил и поил корову и лошадь. Наиболее тяжело было убирать промокшую соломенную подстилку из-под коровы. Спрессованная солома с жижей никак не отрывалась вилами от пола, а когда удавалось подхватить большой ком этой массы, не хватало сил поднять его и выбросить из хлева через нишу выше моего роста.

Нравилось мне помогать дяде Филе в кузне. Я охотно раздувал ручными мехами горн, где раскалялись куски железа. Дядя Филя выковывал из них разные поковки: подковы, ободы для тележных колес, кочережки, ножи, ухваты и даже ножницы. Я восхищался мастерством дядя Фили. Из куска раскаленного железа из-под его молота появлялась вдруг нужная вещь.

Как-то я упросил дядю Филю разрешить мне небольшой кувалдочкой расплющить раскаленную железку. Сначала не ладилось, но скоро удары стали точнее и дело пошло. Со всех окрестностей приезжали к дяде Филе крестьяне. Он подковывал лошадей, оковывал телеги и колеса, я пытался ему помогать. Дядя Филя расхваливал меня тете Дусе, а она добавляла мне половник великолепных русских щей со свининой. Меня охотно отпускали к ребятам в деревню и к дедушке Егору.

Однажды в воскресенье дядя Филя вывел Серого, одел уздечку, привязал подпругой подстилку на спину, усадил меня на лошадь и предложил покататься недалеко от дома. Трудно передать мой восторг. Постепенно прошла робость, и я стал привыкать к лошади. Через несколько дней таких тренировок я стал ездить рысью и даже переходил в галоп.

Наступила осень 1925 года. Убрали картофель, запасли соломы и сена, напилили в лесу сухой ольхи и заготовили дрова. Дядя Филя привез в кузню уголь.

Дел стало меньше. Все чаще я стал ходить к дедушке Егору. Там меня привлекала его столярная мастерская, где по стенам было закреплено множество всякого инструмента. Дедушка что-то мастерил и пытался мне рассказать, что к чему. Он очаровал меня также книгами и набожными, красочными картинками. В красивом деревянном ящике лежала толстая стопа картинок. В крышку ящика была вделана увеличительная линза, через которую можно было рассматривать в увеличенном виде каждое изображение. Здесь были жизнеописания Иисуса Христа, девы Марии, всех апостолов. Хорошо, что мама научила меня читать и писать.

Из книг дедушки больше всего меня привлекла история Руси. Нашествия и битвы интересовали меня, и многое прочитанное запечатлелось на всю жизнь в моей памяти. Дедушка разрешал мне брать книги домой.

Отрываясь от книг, я думал: а что сейчас там, на моей родине? Как там живет моя мама? Что делают мои друзья – деревенские мальчишки? А ведь Россия была рядом! За деревней! Иногда ночью мы просыпались от беспорядочной стрельбы на границе. Взрослые говорили между собой о каких-то контрабандистах, о переходах через границу крестьян в Россию. Иногда через границу забредали коровы, и их возвращали назад через шлагбаум на краю деревни.

Все эти события занимали меня. В конце концов появилась мысль о том, что и я могу перейти границу и вернуться во Фроловское к маме. Я решил осуществить это намерение.

Наступил 1926 год. Мне уже исполнилось десять лет. В ту зиму выпало много снега, и он, отражая солнце, больно резал глаза. За несколько часов до обеда я отправился в деревню. По единственной улице, по ее левой стороне, шел я по тропке мимо Домов. Показался шлагбаум, по обе стороны его стояли пограничные будки с красными полосами. Учащенно забилось сердце. За Два дома до конца деревни я резко свернул влево и, как мог, быстро направился к границе. Глубокий снег затруднял движение. Все же я довольно быстро подошел к лесу и скрылся в нем. Никто меня не окликнул.

Стояла завороженная тишина, и только в груди стучало. Вдали, меж сосен, я увидел человека с винтовкой, одетого в тулуп, и направился к нему.

– Ты откуда взялся, малец? – окликнул часовой.

– Оттуда! – вымолвил я, кивком головы указывая на польскую сторону.

– И куда же путь держишь?

– Иду к своей маме…

– Ну ладно! Пойдем!

Скоро подошли к сплошному дощатому забору, за которым стоял большой рубленый дом. Начальник заставы и красноармейцы с любопытством и улыбками слушали мой рассказ.

Они одобрили мой рискованный поступок, хвалили за решительность и желание вернуться к маме. Были написаны какие-то бумаги. Их передал начальник красноармейцу, велел накормить меня и куда-то отвезти.

Ехали на санях. Меня обложили соломой. Уже вечерело, когда въехали в какой-то городок. Поместили меня в большую комнату, окно которой было забрано железной решеткой. Вдоль стены – сплошной дощатый топчан. В углу стояла низкая деревянная бочка, накрытая крышкой. От нее исходил запах уборной. Дверь за мной закрыли на замок. Сквозь узкое окно над дверью, которое было зарешечено, пробивался тусклый свет керосиновой лампы.

Вскоре в дверях открылось оконце, и мне просунули котелок с едой, ложку и кусок черного хлеба. Утром меня посадили в сани, и уже другой красноармеец повез меня дальше. Заметив мое грустное настроение, он пытался развеселить меня шутками.

Наконец въехали в большой поселок Славута, где дома стояли среди высоченных сосен. Остановились у высокого бревенчатого забора, поверх которого была натянута колючая проволока. В стороне стоял двухэтажный деревянный дом. Оставив меня в санях, красноармеец с пакетом побежал в дом. Потом нам открыли ворота, и мы проехали внутрь двора. На огороженном плацу вдоль забора стоял длиннющий барак с большим количеством входных дверей. Все окна – с решетками. Это была пересыльная тюрьма. Рядом с воротами, в проходной, размещался караульный наряд красноармейцев. Охранялась тюрьма и часовыми на вышках. Вся территория освещалась электролампами. В глубине двора, под навесом, стояла пара походных кухонь. В дальнем углу – большой туалет.

Камеры имели сплошные деревянные нары. Постельных принадлежностей на них не было. Часть камер была заперта, из открытых же задержанные могли перемещаться по всей внутренней территории. Мои соседи по нарам, в основном крестьяне, были простыми, безобидными людьми, озабоченными своими, по-разному сложившимися судьбами. Здесь было несколько семей с детьми. Тогда много крестьян из Польши переходило границу. Чаще это были украинцы, чья жизнь не сложилась. В то время Советская Россия таких крестьян принимала и обеспечивала им сносные условия. В закрытых камерах содержались уголовники. В большинстве это были контрабандисты.