Александр Андреев - Берегите солнце

- Что с тобой? - спросил я. Чертыханов плакал взахлеб, шумно отдуваясь.

- Не знаю, - прохрипел он, не отрываясь от буфета. - Сам не знаю. Не обращайте внимания. Обрадовался очень... - Наконец он обернулся к нам. Широкое, с картошистым носом лицо его было омыто обильными слезами. - Я ведь, грешным делом, думал, что навсегда простился с вами, похоронил вас... Плохи были ваши дела: продырявили вас насквозь... А вы живы и здоровы, оказывается... Как не заплакать! - Он вытер платком глаза и щеки, снял шинель, пилотку, пригладил волосы и, достав из бездонного, точно колодец, кармана бутылку водки, аккуратно обтер ее платком и бережно поставил на стол. - Вот за чем отлучался. Пол-Москвы обегал. Все-таки достал. Достал родимую...

- Чертыханов вступает в свои права, - с усмешкой заметил я. Расскажи-ка, Прокофий, как дошел ты до жизни такой - до госпиталя?

- Одну минуточку, товарищ лейтенант, сейчас все доложу, как по нотам... - Чертыханов был радостно возбужден. Стараясь не топать каблуками, он принялся с особой тщательностью накрывать на стол: потребовал от матери свежую скатерть, большими кусками нарезал колбасу, ножом открыл "бычки в томате", раскромсал буханку хлеба. Мать пыталась помочь ему, но он безоговорочно отстранил ее.

- Поберегите здоровье, мамаша, управлюсь сам... - Он легко и нежно прикоснулся ладонью к донышку бутылки и, когда пробка выскочила из горлышка, разлил водку. - Извините, одна рюмка калибром побольше и не так изящна, я ее оставлю для себя... Прошу к столу... Разрешите сесть, товарищ лейтенант? Ну, за победу, товарищи командиры!..

Тропинин взглянул на него, как на чудака, криво и с горечью усмехнулся.

- Петля на шее, а вы - за победу.

- Позвольте, товарищ лейтенант, сперва выпить, потом я вам отвечу, если разрешите. - Ловким взмахом он плеснул в рот водку, глотнул, не моргнув, и улыбнулся от наслаждения. - Насчет петли это вы, товарищ лейтенант, не от трусости сказали. Нет. По всему видать, вы не из робких. Но - сгоряча. И от горя... Ясно, что никто им шею не подставит для петли. Шалишь, брат! Конечно, не велико удовольствие сидеть за столом и бражничать, когда под окошком разгуливают вражеские танки. Под ложечкой сосет. Но, по моим понятиям, здесь, у Москвы, мы и должны прищучить немца. Это уж будьте уверены, товарищ лейтенант.

Мать, подойдя к нам, осторожно, хотя и решительно хлопнула по уголку стола ладонью.

- Немцу в Москве не бывать! - заявила она воинственно.

Прокофий оживленно воскликнул:

- Верно, мамаша! Золотые ваши слова: не бывать!

Я с любопытством оглядел мать, так неожиданно расхрабрившуюся.

- Ты, что ли, остановишь?

Она улыбнулась застенчиво:

- А бог-то? Он за нас, сынок. Да и вы... вон какие...

Тропинин пристально взглянул на Чертыханова - от того веяло спокойствием, как будто война с немцами уже решена в нашу пользу.

- Что ж, за победу так за победу, - сказал Тропинин и выпил.

- Так вот, товарищ лейтенант, как я докатился до госпиталя, - заговорил Чертыханов. - И на этот раз судьба сыграла со мной шуточку. Никак она не может выставить меня перед людьми в геройской красе. Стыдится, видать... У героев на войне даже ранения соответственные: в грудь, в голову, в плечо... А меня ранило, извините, в задницу, как последнего трусишку... Под Ельней пришлось залечь - пулеметным огнем положил нас, подлец! Голову-то я спрятал, а зад не успел. И прострочили мне его в четырех местах, как по нотам. Две недели валялся, точно колода... Зато сзади у меня теперь задубело, что чугун... - Он покрутил лобастой головой и заржал, смущенно озираясь на мою мать. - Извините, мамаша, не сам выбирал место для ранений. - Он налил по второй.

Суровые солдатские марши, гремевшие по радио, внезапно заглохли, будто звук обрубили на самом призывном взлете. Завыли сирены. Мать перекрестилась. Она побледнела и в одну минуту осунулась.

- Опять летят! Опять кого-нибудь похоронят. - Мать стала торопливо одеваться. - Бегите скорей в убежище, ребята. Сынок... Это недалеко, в соседнем доме, в подвале.

Никто из нас не тронулся с места: то ли стеснялись выказать друг перед другом слабость, то ли в самом деле наступило полное равнодушие к опасностям.

- Нет, мамаша, - сказал Чертыханов. - У нас еще водка не допита, она, милая, куда сильнее немецких налетов.

- Мама, тебя проводить? - спросил я.

Мама присела на краешек дивана, с жалостью оглядела нас.

- Зачем мне идти? Беречь себя? Погибать - так уже вместе...

В эту минуту в комнату шумно ворвалась Тоня - пальто нараспашку, непокрытые волосы растрепаны.

- Едва успела добежать до ворот, - сказала она, кидая на диван сумку.

Тропинин встал, незаметным и привычным движением одернул гимнастерку, потемневшими глазами, не мигая, следил за Тоней.

- Сядьте, Володя, - сказала она. Тропинин послушно сел. - Здравствуй, Прокофий. - Поцеловала меня. - Здравствуй, мой хороший. Я сейчас к вам подойду, ребята... Мама, согрей воды, надо халат выстирать... - Вынула из сумки белый халат, унесла в кухню и вскоре вернулась к столу. - Налей мне водки, Прокофий, - попросила она. - Устала ужасно! Опять раненых привезли. Машин двенадцать. Носили, носили - руки отнялись совсем... - Она отпила водки, закашлялась. Тропинин зло взглянул на захмелевшего и оттого еще более безмятежного Чертыханова.

- Вот вам и победа!..

Прокофий прищурился на Тропинина.

- На войне не без издержек. Подумаешь - двенадцать машин. Еще будет сто, пятьсот, тысяча. Ну и что? Руки в небо, ворота настежь - заходите, господа немцы, в столицу? Так, что ли?

- Не очень-то крепкие запоры на наших воротах!

В словах Тропинина явственно сквозила нотка обреченности. Меня это задело. Я встал.

- Лейтенант Тропинин, - проговорил я раздельно. Тропинин тоже поднялся, пристально и безбоязненно взглянул на меня. Мы были разъединены столом. Ваши высказывания нам всем не нравятся. Мысли ваши о неизбежной сдаче Москвы врагу держите при себе, если они вам дороги. Нам они чужды. Запомните это, пожалуйста. А в случае чего - не пощадим. Так и знайте.

- Не пугайте! - И без того светлые глаза Тропинина побелели от гнева. На войне, кроме смерти, ничего не страшно. А смерть над крышами висит, в окна стучится. И я не верю, что вы думаете иначе, чем я.

- Откуда вам знать мои мысли! - крикнул я. - Вы меня своим единомышленником не считайте. Не выйдет!

Тоня остановила нас:

- Перестаньте! Что вы, право? До того ли сейчас... - Она тронула Тропинина за локоть, и лейтенант медленно опустился на стул.

- Извините, Тоня, - тихо сказал он и улыбнулся своей печальной и горькой улыбкой. - Я не искал ссоры...

Тоня постаралась увести нас от внезапно вспыхнувшего спора. Она увидела круги колбасы на диване и спросила Прокофия?