Ирина Глебова - Хроники семьи Волковых

— Ну, — говорила мама, — давайте разговляться!

Еда пахла так вкусно! Это был настоящий праздник для детей, которым уже так надоела постная пища — каша да овощи.

К слову, семья Волковых завтракала, обедала и ужинала вся разом. Взрослые и дети садились за большой стол, посередине которого ставился чугунок с едой. Ели деревянными ложками. Каждый тянулся к чугунку, набирал, подставлял под ложку кусок хлеба и нёс ко рту. Ритм еды соблюдался строго и справедливо. Если кто-то начинал торопиться, отец молча облизывал свою ложку и так же молча сильно стукал виновного по лбу: выловил свой кусок мяса — дай и другим это сделать! Молитв, садясь к столу, не читали, но отец и мать крестились до и после еды. Детей же этого делать не заставляли — как сами хотели…

Особенно много на Пасху ели яиц: во время поста к ним не притрагивались, а куры-то неслись. Яйца собирались, а после поста варились и делились на всех. Иногда по 20–30 штук на человека приходилось. И так — в каждом дворе. Потому у детей в ходу была специальная игра в яйца: стукали ими друг о друга — кто чьё разобьет, тот и забирает…

На Пасху детям покупались обновы: туфельки, платья, рубашки. Аня как никто этого ждала! Наденет новое платьице, крутится, стараясь увидеть себя со всех сторон, разглаживает. Просит:

— Мамо, поправьте бантик, и поясок развязался!

Мать смеётся:

— Ты, Нюра, большая барышня, чем твои сёстры.

И правда: Даша, Маруся, Галя, когда были в Анином возрасте, радовались обновкам сдержано. Аня же просто ликовала. И обязательно тут же выходила в новом платьице погулять. Идёт по улице медленно, у каждой калитки задержавается — специально, чтобы соседи поглядели. А они знают и тоже специально обращают внимание, восхищаются, хвалят. А девочка счастлива!

Но самое главное, отчего Аня с детства любила именно Пасху — это колокольный перезвон. Как зазвонят колокола на всех шести церквях по всему городу — застынет она на месте, замрёт, забудет и о новом платье! Звонят колокола, и такая радость переполняет сердце девочки, такое светлое чувство, которое и сравнить не с чем… Гораздо позже, вспоминая эти минуты, Аня думала: в мелодии колоколов открывался ей, ребёнку, необъяснимый даже сейчас смысл жизни, торжественное единение земного и вечного…

Ещё, помнится Ане, были престольные праздники: разных святых, которым были посвящены разные церкви. В городе служили службы в нескольких храмах, и у каждого — свой святой, у святого — свой праздник. Прихожане той церкви, которая праздновала, приглашали родственников и друзей. А потом те приглашали в свою очередь их на праздник своего святого.

А ещё у Ани в раннем детстве был свой «праздник» — уголок в палисаднике. Палисадник этот располагался перед домом, за невысоким заборчиком. Это было место Аниных игр. Там она себе сделала из глины и песка комнатку — стульчики, диванчик, столик. Украсила всё «цяцьками». «Цяцьки» — так девочки называли осколки битой посуды. Они собирали их, хвастались друг перед дружкой — у кого красивее. У Ани были очень красивые осколочки, вот ими она и украсила свои изделия. Это была её гордость, она сама всегда любовалась на блестящую, разноцветную свою «мебель».

Однажды утром девочка вышла в палисад и ахнула: глиняная мебель стоит как голая! Все «цяцьки» выковыряны, украдены! Кто-то из подружек позавидовал и тайком это сделал. Какая это была обида для детского сердца, передать невозможно! Аня так рыдала, что даже мать испугалась. А когда поняла, в чём дело, всплеснула руками:

— Вот беда! Хоть бей чашки ей на «цяцьки»!

И таки разбила кое-что — тарелку, чашку, — делая вид, что случайно. Но Аню варварское разграбление её комнатки так потрясло, что она больше там не играла.

Сельский исполнитель

Как уже упоминалось, «Довгая» улица, на которой жили Волковы, была окраинной и относилась к сельскому району и к Березовскому сельсовету. В 20-е годы существовала такая практика привлечения людей к общественным работам: жители района по очереди дежурили в сельсовете. Каждый двор каждой улицы выделял одного человека, и он в течение месяца ежедневно ходил в сельсовет, как на работу. Был, что называется, на подхвате: послать с бумагой, с поручением, собрать жителей на собрание… Называлось это «сельский исполнитель». Чаще всего дежурили дети, подростки и старики. Отдежурят месяц, а следующая очередь приходит года через полтора-два.

Когда Ане исполнилось десять лет и подошла очередь дежурить Волковым, мать сказала:

— Пусть Денис теперь по дому работает, а исполнителем пойдёт Нюра — уже большая.

Так Аня стала сельским исполнителем. Это было прекрасной время! Лето, жаркий день. У входа в сельсовет несколько ребятишек — четыре девчонки и один мальчишка, — играют в камушки. Надоест — рассказывают то страшные, то смешные истории. Мальчик почему-то оказывается всё время возле Ани, разговаривает в основном с ней. Время от времени из окна здания окликают кого-нибудь, посылают с поручением. Вот и Анина очередь подошла — её отправляют на свою же «Довгую» улицу. Мальчик говорит:

— Я пойду с тобой!

Другие девочки отговаривают:

— Ты что, Петро! А если тебя покличут?

Он машет рукой:

— Ничего, мы быстро!

Вот они бегут вместе, им как-то необыкновенно весело и приятно. На ходу Аня вспоминает-рассказывает мальчику, как с ребятами она лазила в известный в городе глубокий овраг за растущим там на крутом склоне боярышником.

— Ох и вкусная ягода!

На другой день Петро припозднился на дежурство, прибежал весь исцарапанный, с полным картузом сладких ягод боярышника. Как билось счастливо Анино сердечко, когда он протянул ей ягоды!

Было этому мальчику, как и ей, десять лет, звали его Петро Середа. Он пришёл «сельским исполнителем» от другой улицы, и до этого Аня его не знала. Целый месяц — с утра до вечера, — они проводили дни вместе, почти всегда вместе бегали по поручениям, и были счастливы. Петро рассказал, что он четвёртый, младший сын в семье вдовы — отец у него умер. Старшие братья уже работают.

Думая о нём, Аня пыталась представить себе его мать, братьев. Ей хотелось жить с ними рядом, в их доме, быть там дочерью, сестрой, и Петру сестрой — она их всех любила!.. Такая нежность к этому мальчику переполняла её, что потом, за всю свою долгую жизнь, больше такого сильного чувства к парню, мужчине ей испытать не довелось. Видимо пережила она в десять лет свою самую большую любовь…

Но месяц прошёл, и сельские исполнители разошлись по домам, сдав своё дежурство другим. Шли дни, недели, миновало и лето, и осень, но Аня всё время думала о своём друге, по-настоящему тосковала о нём. Пользуясь любым случаем, она старалась оказаться поблизости от места, где жил Петро. Иногда даже, с сильно бьющимся сердцем, пылающими щеками, пробегала по самой улице. Но ни разу у неё на глазах из его дома никто не вышел. А остановиться напротив и ждать, а уж тем более самой постучать в калитку — нет, это ей даже в голову не приходило, это было стыдно…