Натан Гимельфарб - Записки опального директора

Прилежность, честность, порядочность и доброта стали наследственными в нашей семье. Отец мой унаследовал их от нашего дедушки Соломона и передал их своим детям. Именно эти качества отличали моих братьев и мою сестрёнку от их сверстников. Отличали так разительно, что многие считали их просто ненормальными, какими- то особенными, не от мира сего. Таким считали в нашем местечке и нашего отца.

Как я уже говорил Вам, мой дедушка Соломон имел среднее медицинское образование, работал фельдшером и высоко ценил народную медицину, в частности, лечение травами, из которых он готовил разные настои и отвары. Будучи глубоко уверенным, что именно в этом направлении нужно искать пути к лечению многих болезней, он решил своему любимцу Моисею, моему отцу, любой ценой дать образование и сделать его продолжателем своего дела, своих идей.

Я говорю любой ценой потому, что в то время было совсем не просто послать сына учиться в институт или университет. На это нужны были большие деньги, которых у нашего дедушки, по всему видно, всегда не хватало. Кроме того, в еврейских семьях в то время было принято, как правило, дать детям, особенно мальчикам, ремесло, которое могло бы быстрее помочь семье в борьбе за выживание. Вот почему они, мальчики в еврейских местечках, становились чаще всего портными, сапожниками, парикмахерами, мясниками и молочниками, торговцами. То же советовали сделать и моему дедушке.

Но дедушка Соломон настоял на своём. Он собрал деньги и отправил сына в институт. С дипломом фармацевта он вернулся в Красилов, где проработал в местечковой аптеке всю свою жизнь. Хоть он и был здесь единственным специалистом с высшим образованием, это не помогло ему сделать карьеру. Он прослужил всю жизнь в должности аптекаря.

На его должность никто не претендовал не только потому, что он был самым образованным в этой области человеком в нашем местечке, лучше других знал и умел делать эту работу, но и потому, что он в высшей степени добросовестно ее выполнял и очень любил. Он часто задерживался в аптеке до позднего вечера, когда, как он говорил, была срочная работа, его нередко вызывали и ранним утром и даже ночью, когда это требовалось. К нему постоянно обращались за помощью и советом знакомые и малознакомые люди. Незнакомых совсем у него просто не было. Его в местечке знали все. Он никогда не отказывался являться на вызовы и никогда не отказывал людям в необходимой им помощи.

На нас, детей, у него оставалось очень мало времени, но он использовал каждый час, каждую минуту свободную от основной работы, чтобы побыть с нами, поиграть, чему-нибудь научить или просто погулять. Хоть и немного было такого времени, но и тех коротких часов общения с ним оказалось достаточно для того, чтобы в полной мере почувствовать его отцовскую любовь, заботу и внимание. Неудивительно поэтому, что я, мои братья и сестра очень любили отца. Удивительно то, что каждый из нас не ревновал его в большей любви к другому. Что касается меня, то признаюсь, что считал почему-то, что он любит меня больше всех, хоть я не был ни первенцем, ни мизинцем в семье. Может то-же в душе чувствовали мои братья и моя младшая сестрёнка, которая на то имела все основания, хотя бы потому, что она была самой маленькой из детей и еще потому, что она девочка.

Хоть я и принимал его любовь, доброту, внимание ко мне, как должное и поэтому не запоминал многие детали, но тем не менее отдельные проявления отцовских чувств ко мне врезались в мою память и остались на всю жизнь.

Помню, как он учил меня игре в шахматы совсем маленьким. В то время у нас мало кто играл в шахматы. Папа хорошо играл, любил и ценил шахматы, считая их самой умной и полезной игрой, которую когда-либо придумал человек. Он научил нас, всех троих братьев, этой игре. Может быть он научил бы этому и сестричку, но она была тогда ещё совсем маленькой. Он был рад успехам своих сыновей в освоении шахмат, но больше всего радовался моим успехам. Может быть потому, что я был меньшим из трех братьев, а может быть и потому, что я был его любимцем.

При своей предельной занятости, он находил время устраивать семейные турниры по шахматам, являясь в них и арбитром и участником. По окончании турнира папа вручал награды победителям. Нехитрые и недорогие подарки, вроде общей тетради, альбома для рисования или пачки цветных карандашей вызывали спортивный азарт у участников этих турниров и большую радость у победителя.

Шахматы тогда для меня были самым любимым занятием и, может быть, если бы не ранняя смерть отца и связанные с этим невзгоды, обрушившиеся на нашу семью, я бы достиг в них заметных успехов.

Запомнилось мне и то, как я с ранних лет восседал на папиных коленях за обедом. В семье был неизменный порядок общего для всех обеда. Обедали, когда папа приходил с работы. Обычно это было в одно и тоже время, но даже, когда случалось, что папа задерживался на работе, все ждали его возвращения. Где бы мы в это время не были, чем бы не были заняты - к обеду приходили домой вовремя. Для этого не требовалось никакого принуждения ибо каждый обед для нас был праздником и мы ждали его с нетерпением, независимо от того, что подавалось на стол к обеду.

Главную роль в организации семейных обедов играла, конечно, мама. Она намечала перечень блюд, закупала нужные продукты, готовила, накрывала на стол и подавала каждому еду. Еда была разная в зависимости от дня недели, праздников, материальных возможностей. Стол накрывался свежей скатертью и аккуратно сервировался. Во главе стола сидел папа - такой важный, красивый, со свежевыбритым улыбающимся лицом, гладко причесанными волосами, с чуть заметной сединой на висках. Он казался мне неким царьком. Пусть не всамделишным царём, которого я видел на картинках, а нашим семейным царьком. Он всегда был в центре нашего внимания. Его предложения и советы каждым из нас принимались безропотно. Кроме ответной любви к нему для этого были и другие веские основания. Он был умницей, высоко образованным, культурным и тактичным человеком.

К себе на колени папа обычно сажал самого младшего из детей. В свое время это был каждый из моих старших братьев, но этого я не помню. Об этом мне рассказывала мама. Зато я хорошо помню себя в этом положении, которое я высоко ценил и которым очень гордился. Не знаю, что в это время чувствовали мои старшие братья, но маме это было явно не по душе. Пожалуй это была чуть-ли не единственная причина ее разногласий с отцом. Наша маленькая добрая и тихая мама, послушная во всем главе семейства и, взирающая на него такими преданными и любящими глазами, тут вдруг преображалась. Она открыто выражала свой протест и требовала от папы посадить ребенка на положенное ему место. Но здесь папа, такой покладистый и согласный с ней во всём, стремящийся всегда выполнить любое ее желание, не уступал.Без слов и убеждений, одним своим добрым и ласковым взглядом ему удавалось успокоить маму и ребенок оставался на его коленях. Со временем это стало нормой его поведения, он приобрёл в этом достаточный опыт, что позволяло ему уверенно справляться со всеми своими объязанностями за столом. Он и сам аппетитно ел, и за едой ребенка следил, и маму успевал похвалить за вкусные блюда, и местечковые новости рассказывал да еще шутку или анекдот выдавал, что вызывало дружный смех у всей нашей семейной компании. Обед, обычно, продолжался довольно долго и мы не спешили уходить со стола, стремясь продлить себе удовольствие от еды, а главное от общения с нашими милыми родителями.