Борис Барков - Однажды Сталин сказал Троцкому, или Кто такие конные матросы. Ситуации, эпизоды, диалоги, анекдоты

Дочь Петра I императрица Елизавета Петровна решила подарить своему стремянному Извольскому золотую табакерку.

Прошло несколько месяцев, и Извольский, не получив обещанного подарка, решил напомнить об этом государыне.

— Ах! Виновата, забыла, — сказала императрица и, выйдя из спальни, вынесла оттуда серебряную табакерку.

Извольский взял эту табакерку, посмотрел и промолвил:

— Обещала золотую, а дала серебряную.

— Ну давай ее сюда, я принесу тебе золотую, — сказала императрица.

— Нет, матушка, пусть уж эта останется у меня будничной, а пожалуй мне, за вину свою, праздничную, — отвечал Извольский.

Императрица рассмеялась и исполнила его желание.

Однажды князь Дашков, один из самых красивых придворных кавалеров, слишком свободно начал говорить любезности девице Воронцовой. Она позвала канцлера и сказала ему:

— Дядюшка, князь Дашков делает мне честь, просит моей руки.

Не смея признаться первому сановнику империи, что слова его не заключали в себе именно такого смысла, князь женился на племяннице канцлера…

Императрица Елизавета Петровна, узнавши, что придворные особы в постные дни тайно употребляли мясо, чрезмерно рассердилась и приказала изготовить указ, допускавший крепостных людей о сем доносить на своих господ и получать за то свободу. Барон Иван Антонович Черкасов, услыша о сем, отправился во дворец.

— Помилуй, матушка! — сказал он, ставши на колена. — За что ты подписала нашу погибель? Крепостные люди лживыми доносами произведут такое зло, которого последствия будут ужасны.

Убеждение его подействовало на императрицу, указ на его глазах был разорван.

Поэт и историк Иван Семенович Барков всегда дразнил поэта Александра Петровича Сумарокова. Сумароков свои трагедии часто прямо переводил из Расина и других авторов. Барков однажды выпросил у Сумарокова сочинения Расина, все подобные места отметил, на полях подписал: «Украдено у Сумарокова» — и возвратил книгу по принадлежности.

Камергер императрицы Елизаветы Петровны Петр Иванович Шувалов пригласил однажды к себе на обед Ломоносова и Сумарокова. Ломоносов, пройдя до половины комнаты и заметя вдруг Сумарокова в числе гостей, не говоря ни слова, пошел назад к двери. Камергер закричал ему:

— Куда, куда? Михаил Васильевич!

— Домой, — отвечал Ломоносов.

— Зачем же? — возразил камергер. — Ведь я просил тебя к себе обедать.

— Затем, — отвечал Ломоносов, — что я не хочу обедать с дураком. — Тут он показал на Сумарокова и удалился.

Однажды император Петр III, благоговевший перед королем прусским Фридрихом II и восторгавшийся им, хвастал фельдмаршалу Кириллу Григорьевичу Разумовскому, что король произвел его в генерал-майоры прусской службы.

— Ваше величество, можете с лихвой отомстить ему, — отвечал Разумовский, — произведите его в русские генерал-фельдмаршалы.

ЕКАТЕРИНА II, или Эпоха, когда Россия вошла в число великих европейских держав

Императрица Екатерина II, разрешив одному флотскому капитану жениться на негритянке, сказала однажды французскому графу Сегюру:

— Я знаю, что все осуждают данное мое позволение, но это только простое действие моих честолюбивых замыслов против Турции: я хотела этим торжественно праздновать сочетание русского флота с Черным морем.

Граф Самойлов получил Георгия на шею в чине полковника. Однажды во дворце государыня заметила его, заслоненного толпою генералов и придворных.

— Граф Александр Николаевич, — сказала она ему, — ваше место здесь впереди, как и на войне.

Дома графа Александра Сергеевича Строганова и графа Льва Александровича Нарышкина вмещали в себя редкое собрание картин, богатые библиотеки, горы серебряной и золотой посуды, множество драгоценных камней и всяких редкостей. Императрица Екатерина II говорила: «Два человека у меня делают все возможное, чтоб разориться, и никак не могут!»

Однажды Нарышкин спросил позволения государыни примерить лежавшую на столе андреевскую ленту. Надев ее, пошел в другую комнату, говоря:

— Там большое зеркало и будет удобнее видеть, идет ли мне голубой цвет.

Вдруг откуда-то взялись придворные, окружили его и приветствовали с монаршей милостью.

Тогда Нарышкин воскликнул:

— Ах, государыня, погиб да и только! Что мне теперь делать?

Государыня рассмеялась и успокоила встревоженного вельможу, сказав, что жалует его андреевским кавалером.

Екатерина II любезно принимала старого адмирала в связи с вручением награды. Растроганный адмирал азартно рассказывал императрице о том, как он командовал кораблями и флотами. Все больше увлекаясь, он сдабривал свой рассказ солеными и непристойными словами, но вдруг опомнился, бросился императрице в ноги, воскликнув:

— Матушка, прости меня, старого дурака, за мои гадкие слова.

На это Екатерина II заметила:

— Да что вы, дорогой адмирал, продолжайте, пожалуйста, дальше свой рассказ, ведь я ваших «морских терминов» не разумею.

У фаворита Екатерины II Григория Александровича Потемкина был племянник Давыдов, на которого государыня не обращала никакого внимания. Потемкину это казалось обидным, и он решил упрекнуть императрицу, сказав, что она Давыдову не только никогда не дает никаких поручений, но и не говорит с ним. Она отвечала, что Давыдов так глуп, что, конечно, перепутает всякое поручение.

Вскоре после этого разговора императрица, проходя с Потемкиным через комнату, где между прочим находился Давыдов, обратилась к нему:

— Подите посмотрите, пожалуйста, что делает барометр.

Давыдов с поспешностью отправился в комнату, где висел барометр, и, возвращаясь оттуда, доложил;

— Висит, ваше величество.

Императрица, улыбнувшись, сказала Потемкину:

— Вот видите, что я не ошибаюсь.

Талантливый переводчик «Илиады» Гомера Ермил Иванович Костров был большой чудак и горький пьяница. Все старания многочисленных друзей и покровителей удержать его от этой пагубной страсти постоянно оставались тщетными.

Императрица Екатерина II, прочитав перевод «Илиады», пожелала видеть Кострова и поручила Шувалову привезти его во дворец. Шувалов, которому была хорошо известна слабость Кострова к спиртному, позвал его к себе, велел одеть за свой счет и убеждал непременно явиться к нему в трезвом виде, чтобы вместе ехать к государыне. Костров обещал, но, когда настал день, назначенный для приема, его, несмотря на тщательные поиски, нигде не могли найти. Шувалов отправился во дворец один и объяснил императрице, что стихотворец не мог воспользоваться ее милостивым вниманием по случаю будто бы приключившейся ему внезапной и тяжкой болезни. Екатерина II выразила сожаление и поручила Шувалову передать Кострову от ее имени тысячу рублей.