Вартан Вартанян - Вечный странник

Теперь уже увлечение Согомона музыкой стало настолько серьезным, а знания — настолько глубоки, что их уже не в состоянии были удовлетворить преподаватели семинарии. По этой причине юноша стал брать уроки у известного музыковеда Никогаёса Ташчяна, главным образом совершенствуя свои познания в области записи и исследования шараканов.

Когда в семинарию Геворкян преподавателем музыки был назначен известный армянский композитор Кристофор Кара-Мурза — музыкант, снискавший большую популярность в Закавказье, радости Согомона не было границ.

Во второй половине XIX в. формируется армянская профессиональная музыка, развивающаяся в русле европейской или русской профессиональной музыки, но лишенная органичной связи с национальным музыкальным языком. Между тем, армянский профессиональный музыкальный язык и стиль могли быть созданы лишь после разработки в армянской народной песне и музыке принципов многоголосия. Первым, кто попытался это сделать, был Кара-Мурза.

Приехав в Вагаршапат, Кара-Мурза сразу же организовал в семинарии Геворкян хор. Неудивительно, что опытный музыкант обратил внимание на Согомона, страстного любителя народной песни. Так молодой человек стал помощником выдающегося композитора.

1893 год стал важной и незабываемой вехой в жизни Согомона.

Прошло уже двенадцать лет с того дня, как он покинул Кутину. И вот первый приезд в город детства. Каким предстал он перед двадцатичетырехлетним Согомоном? Отчий дом покинут, полуразрушен, бабушки Мариам нет в живых, к щемящим душу воспоминаниям прибавилась боль новой утраты. Родной город был ему неинтересен. Единственным утешением стали встречи с друзьями отца. Согомон с волнением слушал рассказы о своих родителях, записывал сочиненные ими песни, не забытые в народе до сих пор. Это и было, пожалуй, единственной ценностью, доставшейся ему в наследство от родителей и привезенной в Вагаршапат...

Между тем, новый католикос Хримян Айрик, при первой встрече с Согомоном покоренный его голосом, произвел его в иеромонахи и дал имя Комитас — в честь знаменитого католикоса VII в. Комитаса, поэта, певца, композитора и ученого.

Через некоторое время высшее духовенство Эчмиадзина, с осуждением относившееся к деятельности популяризатора народного искусства Кара-Мурзы, уговорило католикоса принять решение об освобождении его от должности преподавателя музыки. Руководство церкви наложило запрет на внедрение многоголосия в духовные песни, мотивируя это тем, что единоверие должно воспеваться одним голосом. Кроме того, в жизнелюбии народных песен святые отцы видели угрозу нравственности своих воспитанников — будущих служителей церкви.

Кара-Мурза, которому был дан «совет» продолжать работу непосредственно в народе, покидал семинарию с обидой. Большинство учащихся встретило решение католикоса с недовольством. Без особого энтузиазма было воспринято и назначение на вакантную должность Комитаса. Семинаристы любили Согомона, привязанность их была искренней, однако в поспешности, с какой произошла смена учителей, им виделась интрига. Тем более, что новый учитель вскоре и сам приступил к организации четырехголосого хора, а через некоторое время в семинарий стал действовать и оркестр народных инструментов.

Деятельность, развернутая Комитасом, его прекрасное искусство заставили забыть историю с Кара-Мурзой, тем более, что сам Комитас не имел к случившемуся никакого отношения. Что касается католикоса, то он с большим удовольствием слушал народные песни, исполняемые хором и оркестром семинарии. Особенно нравились ему те концерты, в которых принимал участие назначенный им преподаватель музыки — Комитас.

Учить, учить... С утра до ночи это было его единственным занятием, его работой и целью жизни. Однако рано или поздно наступает день, когда сам учитель нуждается в пополнений своих знаний: когда учишь других, лучше замечаешь собственные пробелы. И начинается придирчивый экзамен — подвергаешь сомнению свои силы, мысли, знания... Ради чего он за столько лет собрал и записал более тысячи песен?

Как-то Комитас пригласил к себе Овсепа Чаникяна, автора так полюбившегося ему сборника «Акна» — сколько в нем было прекрасных народных песен! Но пел их Овсеп так, как спел бы человек, любящий петь — и только. Пел как обычные песни. А для молодого музыканта каждая из них была настоящим сокровищем, глаза его загорелись, он записывал эти песни и сразу же пел. Сколько в них красоты, души, сердца! Забыв о присутствии гостя, Комитас погружался в собственные мысли: «Надо не откладывая, издать эти шедевры под названием «Акна — сборник народных песен». Тогда посмотрим, кто осмелится утверждать, что у армян нет собственных песен. Вот же они! Что же это, если не исконно народные песни!»

«Это персидские, ассирийские, курдские, турецкие, даже китайские песни, — мысленно возражал себе за своих оппонентов Комитас, — очень возможно, что китайские».

«Подождите, а почему турки, курды, китайцы могут иметь свою самобытную музыку, песню, а у армян ее не должно быть?»

«Нет,— уточняет невидимый оппонент,— мы не утверждаем, что она вообще отсутствовала. Есть, конечно, кое-что и у армян, Но это лишь влияния. Вот, к примеру, послушай, если не веришь, послушай и убедись сам».

И тогда доносится до его слуха церковная мелодия. Хотя временами кажется, что она армянская, но еще больше в ней турецкого. Вот хоть бы эти переливы, сопровождающие отдельные части протяжной, заунывной мелодии, они так напоминают турецкие народные песни. Но ведь это в константинопольских церковных песнях! Чтобы лишний раз проверить себя, он напевает одну из мелодичных духовных песен Эчмиадзина. Огромная разница! В чем же причина? Трудно ответить на этот вопрос. Различие между ними он чувствует душой, слухом, но выразить это, объяснить, доказать пока не в состоянии. Так же заканчиваются все попытки сравнения крестьянских песен с песнями гусанов и ашугов.

«Вывод ясен, — продолжает настаивать незримый оппонент, — у армян нет национальной песни».

«Есть!»

И спор вновь возвращается на круги своя — с того, с чего начался: армянская песня находится под сильным влиянием музыкального искусства других народов. Но разве есть народ, не испытавший на себе влияния других народов или не оказавший влияния сам? Разве возможен обмен культурными (да и всякими другими) ценностями без взаимного влияния и обогащения?

А может быть, чистота армянской песни утеряна? Подобно тому, как утерян ключ к прочтению наших древних нот — «хазов»? Эти нотные знаки по сей день хранят в неприступной тайне мелодии, звучавшие тысячу лет тому назад (а возможно и больше). Если когда-либо их тайна будет раскрыта, многие оппоненты прикусят языки. Он сегодня же, сейчас же займется хазами. Как это он до сих пор не догадался? А пока ответы на все эти вопросы следует искать в народе: именно народ создает свои песни, и только он народ, может раскрыть все тайны своего творчества — своей историей, своим сегодняшним днем.