Михаил Щербаченко - Законы Лужкова

(Слушает неслышный мне ответ с другого конца провода).

— Станислав, ты меня удивляешь, мы же не охлаждаем озоновоздушную смесь. В генератор она входит с температурой минус 60 градусов. Мы в генераторе убрали все кишки, нам не нужно отводить тепло, и за счет тлеющего или тихого разряда, за счет естественного электрического процесса воздушная смесь с получением озона нагревается, по моим подсчетам, до минус 25. Повторяю: тебе не нужно охлаждать эту смесь, она уже из генератора выходит с температурой.

Вы в ТЗ должны написать, что воздушноозоновая смесь, выходящая из генератора, непосредственно подается в барбатер. И барбатер должен сработать при температуре, которую приобрела эта смесь после выхода из генератора. Вода охладится, и у нас будет меньше проблем по поглощению. Там же нужно делать расческу, гармошку, лабиринт, там своя проблематика.

Поправь ТЗ, ладно? Да, надо ставить обычные плотные матерчатые фильтры и менять их; один фильтр работает на поглощение, второй фильтр отдыхает и через него проводится теплый воздух, который выходит с другой части турбодетандера. Понял? Ну, привет. (Обращаясь ко мне.) Что-нибудь понял?

- Понял, что Станислав — это Храменков, а ТЗ — это техническое задание. А вообще когда долго слушаешь непонятный разговор, начинаешь думать о другом. Вот и я, пока ждал, задавал себе вопросы. К примеру, такой: входят ли турбодетандер, пузырьковый барбатер и озоновоздушная смесь, которыми, как я разумею, должен заниматься химик-технолог, в круг вопросов управления громадным городом, рассматриваемых и решаемых мэром? Не слишком ли расточителен мэр, тратящий время и мозги на сугубо инженерную подробность; не правильнее ли просто поставить специалисту задачу и спросить за ее выполнение?

— Знаешь, мне приходилось встречать ответственных работников, которые вызывали «на ковер» своих сотрудников, устраивали им порку, когда что-то не получалось, и под занавес изрекали: «Идите и думайте». Таких руководителей я на дух не выносил и клялся себе на них не походить. Слово «думай» я ценю, пожалуй, превыше других слов, но обращаю его в первую очередь к себе. Я ответил на твой вопрос?

- Допустим, только ведь ваш диалог был слишком длинным для одного-единственного вопроса. Возникли и другие мысли. Странно не то, что вы ностальгируете по химии, — в конце концов, вы отдали ей полжизни, — а то, что по-прежнему свободно оперируете всеми этими терминами и понятиями. Причем ваш собеседник, которого вы поправляете, варится в этом постоянно, в то время как вы десять с лишним лет занимаетесь совсем другими вещами. Это я говорю вот к чему. У вас исключительно цепкая память, и это никакой не комплимент, а давно установленный факт. Но вот устраиваете ли вы «генеральную уборку» своей памяти, стираете ли мешающие, неприятные имена, лица, факты, даты? Или многие из них остаются источниками раздражения, периодически вызывая желание отплатить за былые обиды?

— Память у меня в самом деле систематизированная, постоянно тренируемая. Это очень важно — самовоспитание памяти. Но одно дело — помнить обиды, другое дело — мстить. Я не мщу. Я по натуре не мстительный. Хотя достаточно злой. Могу наказать, могу уволить. Вообще когда вижу плохо сделанную работу, становлюсь беспощадным. Но при этом удерживаю в памяти профессиональные достоинства людей, их успехи и за ошибку, даже крупную, а уж тем более за разовый промах, расставаться с инициативным, дельным работником не буду. Потому что абсолютно уверен: работа человека — его судьба. Особенно если эта работа — по всем статьям твоя: твоя специальность, твое увлечение, твоя любовь, наконец. Потеря такой работы — настоящая драма, утрата важнейшей части жизни. Для русской интелегенции всегда многое значила работа, деятельность.

— Вы всегда любили много работать?

— Да, да, да. Безусловно.

— Была у вас когда-нибудь неинтересная работа? Которую вы делали с плохо скрываемым отвращением.

— Нет, тут мне повезло. Повезло и с руководителями, которых я ценил, и с характером самой работы. Хотя полюбил я ее не сразу. Когда заканчивал институт нефти и газа по специальности автоматизация производства, хотел попасть на так называемые оргнефтезаводы. На пускачи, как их называли. Но тут случился майский пленум 58-го года, и меня, как отличника, направили по мановению руки Никиты Сергеевича Хрущева в химическую промышленность. Тогда нужно было развивать химию.

Я долго отказывался, отбивался. Когда же попал в институт пластмасс, он показался мне какой-то забегаловкой. Никакого сравнения с крупными нефтеперерабатывающими заводами. Это потом промышленность пластмасс мощно развилась, а в 58-м году было котелковое производство, полукухонная технология. И тем не менее я довольно быстро нашел интерес в работе, начал заниматься совсем новым делом — производством фенолформальдегидных смол. Оно было создано после драматических неудач, мы его долго дожимали, и, кстати, сейчас это производство эффективно работает.

Так что никогда не было у меня неинтересной работы. Даже в Мосагропроме. Там захотелось решить задачу, с которой наша любимая партия не могла справиться десятилетиями, — отказаться от привлечения работников разных институтов и учреждений на плодоовощные базы. Я тогда чересчур самоуверенно сказал, что сделаю это за полгода.

— Сказали кому?

— Самому себе. Вслух никому обещаний не давал, да никто их от меня и не ждал. А сам себе я объявил: вот задача, которая имеет крупное общественное значение и может быть решена в результате серьезных экономических и организационных усилий. Такое дело по мне, им заниматься интересно.

Сделал расчеты, скольких людей привлекают на овощебазы, какая эффективность привлекаемых доцентов, профессоров. И написал письмо в правительство: дайте мне 27 миллионов рублей (тогда деньги, как ты понимаешь, были другими) — и людей из институтов и всяких прочих организаций на базах не будет. Честно говоря, думал, меня пошлют подальше. Но Рыжков передал проект на экспертизу в Госплан Ситаряну, а тот написал примерно так: я не верю, что у них это получится, но деньги не такие уж и большие. Тогда Николай Иванович написал резолюцию: «Выделить деньги, в декабре проверить. Если не получится, освободить от работы». Вот такая была кадровая политика.

Итак, начал я наводить порядок на овощных базах. И очень скоро посыпались жалобы в ЦК: Лужков авантюрист, он оставит москвичей без картофеля и овощей… На каждом бюро горкома партии я «звучал»…