Ян Гамильтон - Записная книжка штабного офицера во время русско-японской войны

С тех пор как шотландские кланы уступили место оленям[6], ни одной женщине в Великобритании не придет в голову внушать такие идеалы или идеи своему ребенку.

Цивилизация японской и русской армии находится на различном уровне. Помимо внушительной военной силы, спасительная мощь нашего старого Западного мира заключается в его образовании и умственном развитии. Но в этом случае представители Востока стоят выше.

Одна армия примыкает к своей базе, другая как бы висит на конце одноколейной железной дороги в тысячу миль длиной подобно мыльному пузырю; но какая же причина может заставить меня опасаться, что целый ряд моих предсказаний не оправдается? Такой причины нет! Меня не тревожит мысль, что мы ошибались в наших расчетах, и еще менее того я опасаюсь, что я дал неправильную оценку той новой силе, представительницей которой является японская армия. Но европейских государственных людей должно тревожить то обстоятельство, что их народы, казалось, позабыли, что вне заколдованного круга западной цивилизации живут миллионы народов, готовых вырвать скипетр из их нервных рук, коль скоро позволят исчезнуть духу старинной воинской доблести. Странно читать о конференциях, обсуждающих желательность мира и побуждающих к подавлению воинского духа, как будто бы они полагают, что, кроме них, нет никого на свете. Это напоминает овец, рассуждающих о бесполезности сторожевых собак и забывающих о волках. Как будто бы Азия и Африка уже не волнуются в своем беспокойном сне, мечтая о завоеваниях и войне.

Если я не особенно ошибаюсь, этот небольшой народ, восточный до мозга костей, вполне готов доказать выстрелами своих орудий, что шесть великих держав — только часть всего мира. Что участь их в конце концов зависит от храбрости их солдат, как и участь накопленных ими богатств, свободы и всего того, что они считают для себя наиболее дорогим. Пока что Япония наш союзник, и такой, который не окажется неблагодарным, если я позволю себе судить об этом так рано. Поэтому для Англии есть время впереди, время, чтобы привести в порядок все свои военные дела; время, чтобы посеять и взрастить в сердцах ее детей воинские идеалы; время, чтобы приготовиться к смутному и тревожному двадцатому столетию. Самое важное для нас — убедиться в том, что ни вознаграждение, воинская повинность, численность или снаряжение не в состоянии заменить собой того отважного духа воина, который еще доселе жив в сердцах нашего народа. То, что цивилизация, быть может, неизбежно должна украсть от древнего полуварварского воинского духа, должно выполняться пробуждением более горячего патриотизма. В нем следует полагать тот идеал, за который последующие поколения должны быть готовы пожертвовать своей жизнью. Разве уже слишком поздно и уже нет надежды? Начиная с детской с ее игрушками и до воскресной школы и ее молодой компании, должно употреблять все влияние, чтобы внедрить в следующее поколение британских мальчиков и девочек чувство преданности родине и верность традициям. Следует глубоко запечатлеть в их молодом сознании чувство благоговения и восторга перед патриотическими доблестями их предков.

В Англии министерства военное и народного образования не находятся между собой даже в шапочном знакомстве, и это не вина последнего министерства. Правительственные министерства лишены души, стремлений и сердца. Вся цель военного министерства заключается только в том, чтобы показать плательщику податей нечто осязательное: например, подростка в дешевом красном мундире, так, чтобы можно было вовремя дать ответ:

Вы вверили мне восемнадцать пенсов, смотрите, вот вам солдат! Принудили ли ребенка голод и мороз вступить в ряды армии или же его естественным путем влекло к почтенной профессии, это для них неважно. На нем красный мундир, и он существует. Да здравствует Британия! Если наша военная система и образовательные курсы будут по-прежнему пренебрегать насаждением древнего воинственного духа, которому одному мы обязаны своей свободой, опасения, а вместе с ними и всеобщая воинская повинность скоро должны постучаться у наших дверей. Я не завидую тем ощущениям, с которыми руководители английских школ читали выдержки из рапорта Королевской комиссии о войне в Южной Африке. Они должны были сознавать, как далеко зашли они в свое время, принимая все меры, чтобы отбить охоту у лучших из своих учеников в выборе военной карьеры. Что же касается до учителей правительственных школ, то они по своим убеждениям восторженные патриоты. Но многим ли из них когда-либо приходила в голову мысль, что душа мальчишки зеленщика должна быть воспламеняема тем воинственным огнем, который, может быть, когда-либо окажется для страны полезнее даже знания чтения, письма и арифметики? С нашим антивоенным воспитанием и армией, организованной на началах денежного вознаграждения, мы идем прямо по стопам Китая, который еще тысячу лет тому назад был настолько умен, что признал войну за наследие варварства. Оно так и есть; но не признавать законов войны — это значит передать управление миром в руки варваров. Мандарины отговаривали лучших своих людей от военной карьеры, полагая, что для войны более подходящи худшие. Много-много лет тому назад они сталкивались с вопросами, волнующими теперь наших западных идеалистов мира, и думали, что разрешили их. Теперь, в 1904 г., беспомощный, как прикованный Прометей, Китай глядит, как чужеземная война опустошает лучшую из его провинций. Война, в которой, как кажется, прямо или косвенно Китаю придется послужить наградой победителю. Никогда до сих пор мнение Рёскина (Ruskin) не подтверждалось лучше:

Все чистые и благородные искусства мира имеют свое основание в войне; великое искусство на земле процветало только в стране воинов… Великое искусство доступно только нации, основавшей его на битве… Когда я говорю, что война служит основанием всех искусств, я подразумеваю также, что она есть основание всех высоких доблестей и дарований человека. Мне было весьма странно открыть все это; это ужасно, но я убедился, что это несомненный факт.

Я пришел к убеждению, что общепринятое мнение, будто бы мир и гражданские доблести могут процветать совместно, совершенно недопустимо. Мир и пороки гражданской жизни совместно процветают. Мы рассуждаем о мире и науках, мире и изобилии, о мире и цивилизации; но я убедился, что муза истории соединяет не эти понятия; что на ее устах отождествляются мир и чувственность, мир и эгоизм, мир и смерть. Я усмотрел, что все великие нации научились правде слова и силе мысли на войне; что они были взращены войной и разорены миром; научены войной и обмануты миром; дисциплинированы войной и преданы миром; одним словом, они рождены были войной и испустили последний вздох во время мира.