Мирон Хергиани - Тигр скал

Глухой темной ночью, когда все участники альпи­ниады крепко спали, я поднялся на пастбища Лехзири, где находился основной лагерь, и прилег возле крайней палатки, завернувшись в прихваченную из дому старую бурку. Только я устроился и задремал, как вдруг раздался крик:

— Эй, ребята, тут какой-то блажной примостился, загубить себя решил!

Все проснулись, поднялся переполох. Потягиваясь, позевывая, высыпали из палаток и поспешили к месту, где я лежал. Я пришел в смятение: весь лагерь собрался возле меня. Наверное, они в толк не могли взять, что за ненормальный устроился на ночлег под открытым небом, не боясь ни ночного холода, ни зверей.

Альпинисты переговаривались, шутили. Особенно усердствовал мой отец.

— Этот обормот так крепко спит, его сейчас хоть в пропасть кидай, не почувствует!

— Не дьявол ли это, часом? — посмеиваясь, вторил ему Чичико Чартолани, один из инструкторов альпи­ниады.

— Дьявол не дьявол, а Минаан может быть,— промолвил тут скупой на слова Бекну и обернулся к моему отцу: — Так что смотри, чего доброго, родного сына сбросишь в пропасть.

У Бесариона улыбка застыла на лице. Он недовер­чиво поглядел на Бекну, потом подошел ко мне ближе, склонился и ткнул меня ногой в бок: дескать, кто ты, что за существо?

Невозможно описать чувство, которое я тогда ис­пытывал, боясь предстать перед отцом и всеми осталь­ными.

Хорошо помню, как я задерживал дыхание и ле­жал замерев, надеясь, что от меня отстанут, оставят в покос. Но разве после слов Бекну мой отец мог успо­коиться! Он столько колотил меня со всех сторон, чуть кости не переломал. И я не вытерпел — сбросил с себя бурку, вскочил и кинулся в заросшее кустарником ущелье Лехзирулы. Здесь было еще темнее, чем на лужайке, где раскинулся лагерь. Я ничего перед собой не видел, но все же бежал, продираясь через кусты, по очень крутому склону. Только бы убежать от отца — все остальное меня не пугало.

Я очнулся лишь внизу, на берегу реки. От пережи­того волнения у меня спирало дыхание. Я поплескал себе воды в лицо и немного успокоился. Главное, за мной никто не шел, никто меня не преследовал. Да и какой безумец рискнул бы ночью, когда ни зги не видно, бежать по этому головокружительному спуску? Так рисковать бог знает чего ради никто бы не стал. Когда глаза мои привыкли к мраку и я смог хоть что-то различать, я посмотрел наверх, на край обрыва, с ко­торого спустился, и обомлел: склон был не то что крутой, а отвесный. Не веря самому себе, я ощупал ноги, руки, всётело. Ничего не болело, я был цел и невредим... «Вот чудеса,— подумал я,— здесь бы медведь убился, а я целехонек, ни царапинки!..»

Сверху донесся крик. По голосу я узнал Сандро Гвалиа и разглядел его фигуру — стоя на краю склона, он звал меня:

—- Минаан, откликнись! Не ушибся? Цел? Отклик­нись, Минаан, не бойся ни отца, ни нас!..

Я затаился, замер. От растерянности и пережитого страха я плохо соображал.

К Сандро присоединился Максиме:

— Поднимайся, Минаан, никто тебя не обидит, все вкусное, что у нас припасено, тебе отдадим. Потом подал голос Бекну:

— Минаан, откликнись, пока у твоего отца сердце не разорвалось!

А отец молчал. Я знал его характер, знал, что когда он сердит на меня, то я хоть шею сверни, он в мою сто­рону не глянет. Однако я-то ведь его сын — я тоже заупрямился, звука не издавал. Тогда там, наверху, видно, заволновались. И кто-то, уж я не разобрал кто, начал спускаться по склону.

Я понял, что мое упрямство до добра не доведет, и крикнул:

— Я сейчас, дядя Бекну, сейчас! Наверху,  видно,   очень  обрадовались тому,   что  я отозвался, и все в один голос закричали:

— Хау! Поднимайся, Минаан, сейчас же подни­майся, мальчик!

Теперь я уже разглядел, что по склону спускался Сандро Гвалиа. Оказывается (я это потом узнал), он сказал остальным: вы, говорит, здесь зубоскалите, а мальчонке бог знает каково... Но, услыхав мой го­лос и поняв, что помощь не требуется, он повернул об­ратно.

Я с огромным трудом вскарабкался наверх. Все меня долго рассматривали, удивлялись, шутили и смея­лись. А отец все ходил вокруг меня, точно коршун, который кружит над жертвой, но вплотную подойти ему не давали.

Остаток ночи я проспал в палатке Максиме, кото­рый взял меня под свое покровительство.

Утром, опасливо глянув на отца, я заметил, что он чем-то озабочен.

Без помощи взрослых, самостоятельно ступил я на вершину Бангуриани. Когда я глянул вниз, мне на миг стало страшно при виде разверзшейся подо мной про­пасти, даже слегка закружилась голова, но я собрал всю свою силу воли и не показал страха, не один ведь я здесь, на вершине, что же скажут обо мне эти люди? Втесался к ним, заставил их принять себя и убоялся невысокой спокойной Бангуриани!

Постепенно глаза мои и сердце освоились с высо­той, привыкли к заоблачным склонам.

Обратный путь мы с отцом проделали, не обменяв­шись ни словом. Сердце мое переполняла гордость. Усталости я не чувствовал, да и имел ли я право устать? Ведь я шел со взрослыми как равный, одолевая с ними шаг за шагом снежную тропу. Мной владело необык­новенное чувство, казалось, я могу летать над этими горами, над родными вершинами и гребнями, над лед­никами и альпийскими лугами...

Но то было лишь начало. Упражнения и тренировки на верхушке башни, вылазки на окрестные малые вер­шины, как и восхождение на Бангуриани (первая серь­езная попытка!) носили случайный характер. Восхож­дения на Бангуриани и другие «спокойные» вершины устраивались отнюдь не ежегодно, а то, конечно, будь они чаще, начинающий альпинист мог бы овладеть элементарными, азбучными навыками альпинизма. А Михаилу это было совершенно необходимо. Правда, славные представители старшего поколения, осново­положники грузинского советского альпинизма, заслу­женные мастера спорта — Габриэл, Бекну и Бесарион Хергиани, Чичико Чартолани, Годжи Зурэбиани, Алмацгир Квициани, Максиме Гварлиани и один из первых покорителей Ушбы Гио Нигуриани были факти­чески самоучками: совершая свои восхождения, они и основном руководствовались опытом и наблюдения­ми, накопленными ими на охоте. Но то был ранний этап развития советского альпинизма, время, когда этот мужественнейший вид спорта делал первые шаги.

Тогда в Грузии еще не было альпинистских и ин­структорских лагерей. Люди, увлеченные горами, не Имели возможности приобрести теоретические знания в этой области.

Много воды утекло с тех пор, тысячи раз сходили сТэтнулда грозные лавины. И наконец множество вершин склонило свои гордые головы перед мастер­ством и мужеством советских альпинистов. Накопился огромнейший опыт.