Эрнст Юнгер - Сады и дороги. Дневник

Реализм, напротив, меньше обещает, но чаще сдерживает слово. Он враг умозаключений, у которых не все в порядке с логикой, и не наполняет векселями незримые фонды. С этим тут все в порядке — но разве мы исчерпали тайны зримого? Позитивизм и натурализм предоставляли как-никак лишь грубые выкройки, отражали только поверхностный рельеф. Здесь еще доделывать и доделывать. В зримом содержатся все указания на незримый план. И то, что один из таких планов существует, должно быть доказано на моделях. Сюда относятся попытки сплавить язык иероглифов с языком разума. В этом смысле поэтическое произведение возводит колонны в виде образов, оно возлагает дух перед еще незримым храмом в качестве жертвы.

В такой ситуации взоры обращаются к христианству. Однако его нынешним представителям далеко даже до научных умов XIX столетия, которые хотя бы создали целостное представление о мире. Но ситуация не безнадежна, и новые столкновения говорят о том, что у господствующих сил появляются соперники нового типа.

Еще несколько слов о размежевании частной сферы и сферы авторской. Между ними всегда будет проходить граница, и граница небесспорная. По той же причине рукописи сильнее, чем напечатанный текст. Точность кроется не в деталях. Не последнюю роль играет и вопрос вкуса. Так, к примеру, Джойс считал важным регистрировать в «Улиссе» все подробности использования отхожего места.

Ряд эпизодов, насколько я знаю из отзывов, уже дал повод для критики. В особенности это касается изображений ужасного; а потому было искушение подретушировать текст. Однако я смог удержаться от соблазна, поскольку хотел обрисовать читателю идею целого. Разговор сегодня возможен только между теми людьми, у которых есть эта идея целого; при этом они, разумеется, могут вполне занимать самые разные позиции.

Вести дневник значит упорядочивать случайные факты и мысли — такие задачи и должен ставить перед собой автор. В этом состоит его единственное утешение. Когда государством управляет техник, переделывающий его в соответствии со своими идеями, конфискация грозит не только эстетическим и метафизическим экскурсам, но и чистой радости жизни. Уже давно канули в Лету те времена, когда собственность слыла воровством. Считается роскошью даже иметь собственный характер, который Гераклит называет демоном человека. В борьбе за него, в желании его сберечь, и заключается одна из великих, трагических тем нашего времени.

Этой темы я тоже намерен коснуться после всех своих экспедиций в огненные и ледяные долины рабочего мира. Временной интервал, отделяющий автора от своего произведения, позволяет действовать в предельно удаленных друг от друга областях и пластах, которые зачастую отличаются между собой, как негатив и позитив. И все же только вместе они дают реальность. Мир, рождение которого мы наблюдаем, не будет отражением однообразных мотивов и принципов — он, как любое творение, возникнет в споре. К числу великих размежеваний относится прежде всего определение границ свободы воли и предопределения. В нашей голове, в нашей груди располагается та арена, где под покровом времени сходятся в поединке судьба и свобода.

Сады и дороги

Впервые работал в новом доме. «Королева змей» — быть может, мне придет в голову более удачное заглавие, а то нас, чего доброго, еще примут за офитов[12]. Порой мне кажется, что я не до конца проникаюсь воздействием записи, когда мысленно перечитываю ее. Например, короткое предложение кажется мне незавершенным, хотя я все же уверен, что именно емкая фраза часто производит неизгладимое впечатление. Предложение в том виде, как его записывает автор, отличается от предложения, каким его воспринимает читатель. Случись мне обратиться к запискам или письмам, которые вышли из-под моего пера давным-давно, проза представляется мне крепче, сочнее.

После полудня в саду. Земля легко поддается обработке: песок Люнебургской пустоши, подстилающий темные пласты перегноя. Поскольку я еще не отвык от вязкой почвы виноградника в Юберлингене, мне доставляло удовольствие ощущать, как он соскальзывал с лопаты.

Поработал скверно, о чем можно было догадаться заранее по тому, как я спал, что мне снилось. Хоть и не каждый день возвращаешься с добычей, однако ж, на охоту отправляешься ежедневно — вот так и я: первую половину дня провожу, вылепляя и отбраковывая предложения, уподобившись горшечнику, бьющему изготовленную посуду. Состояние это наступает довольно быстро, и тогда можно спокойно отправляться на прогулку. Но если я, тем не менее, остаюсь, значит, в этом усилии скрыт какой-то смысл. Мало что делают напрасно.

В полдень перекапывал грядки, посеял редис и купырь. Читал Торнтона Уайлдера, «Мост короля Людовика Святого»[13]. В одном месте автор приводит приметы настоящего искателя приключений, в том числе умение завязывать беседу с незнакомцами. Пожалуй, это и в самом деле отличительная черта первостепенной важности. Если мы взглянем на своих знакомых, то можем по пальцам пересчитать тех, знакомству с которыми мы не обязаны посредничеством третьего лица. Людей, с которыми мы вступали в отношения напрямую, мы чаще всего встречали при необычных обстоятельствах — в путешествии, во время праздника или несчастного случая. В эротической сфере тоже знакомятся напрямую, например при первом обращении или в момент приглашения на танец. Элемент приключения есть и в том, когда в темном помещении, — к примеру, в театре, — мужчина протягивает руку незнакомой женщине. Впрочем, случается это чаще, чем принято думать. Эдмонд довел эту тактику до совершенства и как-то даже прочитал мне о ней длинную лекцию. Вспоминаю, что с ним я тоже познакомился непосредственно; он заговорил со мною в метро. В любой круг мы почти всегда вступаем лишь будучи представленными, как то и положено общительным существам. Искатель приключений, обычно замкнутый, помогает себе собственным талантом. Авторство тоже можно рассматривать в качестве духовного приключения, ведь любой автор располагает некоторым числом знакомых, которых приобрел благодаря прямому обращению.

Кажется, что непосредственное знакомство считается высшим способом завязывания отношений. Так, любовные пары воспринимают случай, который свел их вместе, как исключительный. А в качестве завязки романа часто используется случайная встреча двух не знакомых ранее людей.

«Королева змей». Мои сегодняшние наброски о мавританцах[14] меня не удовлетворяют; в моем воображении этот орден живет отчетливее, чем в изложении. Показать, как в пору упадка, когда скапливается масса затхлой материи, рационализм становится самым твердым принципом. Затем: когда вокруг доктрины аморальной техничности образуется кружок, злой дух притягивает автохтонные силы, чтобы вернуть себе прежнюю власть, тоска по которой всегда живет на дне их сердец. Так в современной России просвечивает старая царская Россия. Таков и Старший лесничий[15]; в подобных фигурах нигилизм находит своего хозяина. Впрочем, в отношении Петра Степановича к Ставрогину ситуация кажется перевернутой: техник пытается заключить союз с автохтоном, ощущая у себя недостаток легитимной силы.