Нами Микоян - Екатерина Фурцева. Любимый министр

— Да, это так. Если говорить сегодняшним языком, я бы назвала фигурку, стройные ноги и обаяние Фурцевой сексапильными. Даже в обычных летних светлых сарафанчиках она выглядела весьма привлекательно. Общительная, дружелюбная, но привычного для южного города курортного романа или даже невинного легкого флирта, как мне показалось, она не допускала. Я замечала, что мужчины провожали ее взглядом, но она соблюдала дистанцию в общении с представителями противоположного пола. Чтобы мужчина начал ухаживать за женщиной, он должен получить от нее некий сигнал. Екатерина Алексеевна этого сигнала не давала: дружеское общение — да, но на мужские знаки внимания она не реагировала. Ее беззаботность, навеянная солнцем и ласковым морем, сменялась легкой задумчивостью, радость — светлой грустью, а от всего облика веяло теплотой и заботой, свойственными русским женщинам.

Хочу заметить, что в том же 50-м году моя жизнь резко изменилась: я вышла замуж и переехала в Москву.

«Меня обаял Алеша Микоян…»

Мой дядя Григорий Арутюнов, шестнадцать лет возглавлявший компартию Армении, фактически удочерил меня после гибели отца. После войны он часто бывал в Москве по служебным делам. Если поездка совпадала с каникулами, мы ехали вместе с ним. Когда мы с дядей приезжали в Москву, нас обычно приглашал на дачу Анастас Иванович Микоян, тогда член Политбюро. Мы с тетей знали его еще по Еревану, он был депутатом от Армении и приезжал в связи с выборами в Верховный Совет.

Семья Микояна была большая и гостеприимная. Часто приходили гости, особенно им радовалась молодежь: все вместе смотрели зарубежные фильмы, играли на бильярде. Анастас Иванович и его жена Ашхен Лазаревна имели пятерых сыновей. Один из них — Володя — погиб во время войны в воздушном бою под Сталинградом. Старший — Степан, авиаинженер и летчик-испытатель, уже был женат. Третий — Алексей, военный летчик, служил в авиаполку в Кубинке и учился в Военно-воздушной академии в Монино. Четвертый сын — Вано учился в Академии имени Жуковского, а пятый, Серго — в Институте международных отношений.

С Алешей я общалась больше, чем с другими. Он был мне симпатичен: обаятельный, в летной форме, с военной выправкой. Я радовалась его появлениям в нашей гостевой квартире в Армянском переулке при постпредстве Армении, где дядя останавливался во время командировок в Москву. Однажды Алеша неожиданно позвонил в Ереван. Вскоре звонки стали регулярными: мы разговаривали каждый вечер, он говорил, что думает обо мне, скучает, хочет видеть. В августе 1950 года Алеша приехал в Ереван к своим родственникам, пришел к нам, признался мне в любви и попросил стать его женой. Я согласилась.

Это были очень счастливые годы в нашей жизни: у нас родился сын, потом дочь. Жили в авиационных гарнизонах, в Москве, во время отпусков мужа много путешествовали. Отдыхали в Карловых Варах в Чехословакии. Санаторий «Империал» после войны оставался в советском ведении. Однажды туда приехала Екатерина Алексеевна со своим вторым мужем Николаем Фирюбиным, послом СССР в Югославии. Они только что поженились и проводили в Карловых Варах медовый месяц. Замечательно красивая пара… Что они влюблены, было заметно даже по тому, как они смотрели друг на друга, как держались за руки… На все это я обращала внимание, поскольку и сама была молодой, счастливой и влюбленной. Я радовалась, глядя на нее, да и ей было приятно видеть, как удачно начинается моя семейная жизнь.

«Подожди…» — Фурцева тут же связалась с Сусловым

В следующий раз мы встретились с Екатериной Алексеевной лишь в 1957 году на стадионе «Динамо» на футбольном матче. В те годы футбол был очень популярен, на него ходили все. На трибуне мы с Фурцевой сидели рядом. Она тогда уже была секретарем ЦК. Разговорились. Екатерина Алексеевна расспрашивала, как мои родные, особенно дядя Григорий Арутюнов, которого она хорошо знала. Дядю в 1954 году Хрущев снял с должности первого секретаря ЦК компартии Армении. Некоторое время он работал директором овощного совхоза, позже вынужден был переехать в Грузию, но работы там найти не мог — отказывали. Мжаванадзе, первый секретарь ЦК партии Грузии, честно признался: «Боюсь гнева Хрущева!» — рассказывала я Фурцевой.

Квартира у них была маленькой и очень неудобной, без кухни и туалета. Я отправила их в сочинский санаторий и занялась ремонтом. Материалы по госцене помог достать горсовет. Вернулись родные в квартирку, где была привычная атмосфера домашнего уюта: книги на деревянных полках, сделанных из ящиков, в которых их привезли из Еревана, на столе белая крахмальная скатерть. Но радость близких людей омрачалась тем, что работы не предвиделось. Жить им становилось все труднее, приходилось продавать вещи: бурку, теплый, подбитый овчиной казакин, в котором зимой дядя ездил в районы. Жили родные скромно, но привычно, их быт изначально сложился так, что на еду много денег не тратили. Я помогала, чем могла: мой муж к тому времени уже стал полковником, и я смогла посылать им деньги.

Вскоре дядя оказался в больнице с инфарктом. В Москве я просила свекра, Анастаса Ивановича Микояна, дать мне совет: что делать? Надеялась, что дяде, которому к тому времени исполнилось пятьдесят пять, дадут пенсию по инвалидности. Он резко отмахнулся от меня: «Неужели не понимаешь? Я не могу ничего сделать, Хрущев против Арутюнова».

На футбольном матче я честно сказала Фурцевой, что дядя серьезно болел, сейчас поправляется, но впереди тупик — работы все равно нет. Она отреагировала очень бурно: «Завтра придешь ко мне на Старую площадь. Позвони утром». Наутро я позвонила и пришла к ней в кабинет. Она связалась с Сусловым, вышла и сказала мне: «Подожди!» Вернулась через полчаса: «Арутюнов будет работать в Госплане Грузии. Передай ему, пусть не волнуется!»

Трудно передать словами мою радость и благодарность! В работе отказывали все, кто мог помочь, — боялись Хрущева и откровенно об этом говорили. Откликнулась только Фурцева, не дожидаясь просьбы, сама предложила помощь.

Я побежала в больницу на Грановского, рассказала дяде о своей встрече с Екатериной Алексеевной. Он сразу посветлел лицом и даже стал бодрее. Вскоре они с тетей вернулись в Тбилиси, и он вышел на новую работу. Но проработал на ней только месяц — в городе началась эпидемия гриппа, дядя заболел в свой день рождения — 7 ноября. Через два дня его не стало. На похороны пришел весь Тбилиси.

Министр Фурцева… показывает кино

Как-то я встретила Екатерину Алексеевну в доме приемов на Воробьевском шоссе, где регулярно Хрущев и члены Политбюро с семьями смотрели кинофильмы. Ее тогда только что назначили министром культуры СССР, в функции которого входила обязанность организовывать показ фильмов для кремлевских руководителей. Это, по-видимому, ее немного смущало. Она стояла в стороне, и мне показалось, чувствовала себя не в своей тарелке. Я подошла. Фурцева очень обрадовалась, стала вспоминать наш совместный отдых в Сочи. Стоявшему рядом Анастасу Ивановичу объяснила: «Мы с Нами жили в одной комнате в сочинском санатории, и с тех пор я ее искренне полюбила!» Такой смущенной я ее больше никогда не видела. На официальных встречах она была всегда уверенной в себе.