Эмир Кустурица - Эмир Кустурица. Автобиография

— И что ты сделал?

— Сбежал в Сараево. И остался в живых!

На «Геркулеса» со Стивом Ривзом в главной роли мать приводила меня в Дом культуры полиции не менее одиннадцати раз. Каждый раз, возвращаясь домой, я изображал сцену разрушения греческого храма. Я связывал веревкой ножки двух кресел. Дерганье за веревку приводило к обрушению кастрюль, котелков и прочих кухонных принадлежностей, которые были предварительно разложены на спинках кресел. Подразумевалось, что так я воспроизвожу сцену, когда Геркулес, прикованный к колоннам храма, в своем желании освободиться неистово тянет за цепи и разрушает храм. Однажды, по случаю какого-то праздника, я показал этот номер во дворе нашего дома. От усилия и волнения я неожиданно пукнул. Мне стало стыдно, поскольку все начали смеяться, но мой отец, у которого было хорошее настроение после полуденной сиесты на диване, меня утешил:

— Не переживай, в Англии они делают это постоянно, только потом всегда извиняются.

Больше всего меня впечатлил фильм о катастрофе самого крупного судна в мире. Придя в ужас от трагедии всех этих людей, умирающих на корабле, что было равносильно для меня концу света, я решил построить свой собственный «Титаник». В фильме меня особенно напугали сцены тонущего корабля: вода, хлынувшая повсюду, в каюты, на кухню, в коридоры, в ресторанные залы. Я подумал, что, случись такая катастрофа в нашей квартире, нас смыло бы в мгновение ока. Если бы наша полуторакомнатная квартира в доме номер 16Д по улице Ябушицы Авдо была «Титаником», вода ворвалась бы через окно столовой, где я спал, затем через коридор заполнила бы комнату, где спали отец с матерью, и на этом бы все закончилось. Подобно большинству детей, я боялся катаклизмов и Страшного суда, связанных с «концом света», и придумывал планы спасения. Я даже представил, как для того, чтобы выбраться из затопленной водой квартиры, мы превращаемся в рыб. Когда я поделился этой идеей со своим отцом, он со смехом ответил:

— Превратиться в рыб — отличная мысль! Нам больше не придется разговаривать, мы станем немы как рыбы, которые молчат, потому что им и так все ясно.

Мне понадобилось много времени, чтобы собрать необходимые материалы для моего корабля. Я оторвал одну ножку от табурета, который мой дед сделал своими руками в Травнике для того, чтобы женщины могли пить свой кофе сидя, и соорудил из нее мачту. Впоследствии на этот табурет села наша соседка Велинка, собираясь выпить с моей матерью по чашечке кофе, и грохнулась на пол. Немного расстроенная синяком на ягодице, она сказала:

— Вот видишь, Сенка, стоит убрать одну ножку у трехногого боснийского табурета, как все летит к чертям!

Я купил в магазине лист клееной фанеры и вырезал паруса для моего корабля из отцовской рубашки, которую он привез из Англии в 1957 году. Если бы я решил построить более крупный корабль, наша квартира стала бы такой же пустой, как муниципальное помещение Горицы, где я учился играть в пинг-понг и шахматы. Наибольшую сложность для меня составила сборка основания. Однажды я обнаружил фотографию «Титаника» в школьной энциклопедии. Не знаю почему, но я представлял себе «Титаник» с одним парусом, что не соответствовало действительности. И тогда я решил, что мой «Титаник» будет как настоящий.

Отец снова был в отъезде, и поэтому я не мог рассчитывать на его помощь. Он занимался серьезными делами и часто уезжал в Белград. После школы я бежал прямиком домой, чтобы продолжить создание моего «Титаника», я даже перестал играть в футбол. Именно в этот момент мое ощущение времени изменилось. Я больше не сравнивал свой путь с полетом Гагарина. Мое сердцебиение учащалось, когда я был рядом со Снежаной Видович, и время летело слишком быстро. Только мы оказывались вместе, как тут же приходилось расставаться, будь то на перемене или по дороге домой. Но когда я посвящал себя «Титанику», время останавливалось. Для меня это было так странно. Я словно оказывался в другом месте, в стране, где со всех часов сняли стрелки. Как только я садился за свой «Титаник», то моментально перемещался в мир, где больше не слышался скрип креплений бельевой веревки, где деревья не гнулись от ветра, где я не ощущал голода и мог долгое время обходиться без сна. Гагарин наверняка чувствовал то же самое в космосе.

— Именно так живут творческие люди, им плевать, который час, полночь на дворе или рассвет, и есть ли у них какая-нибудь еда. Художники поглощены своей жизнью, они замыкаются в своем мире, и ничего другого для них не существует! — объяснял мой отец, большой знаток по этой части.

Я любил время, посвященное созданию «Титаника», почти так же сильно, как те минуты, что проводил со Снежаной. Каждый вечер я прерывал свою работу ровно в половине седьмого и выходил на улицу. В это время Снежана Видович возвращалась домой. Спрятавшись у нижних ступенек, я кричал:

— Эй!

— А! — отвечала она, останавливаясь.

Не говоря ни слова, я целовал ее и пулей бросался к дому. Я ходил целовать ее каждый вечер, как взрослые по утрам ходят на работу.

Сооружение моего корабля заняло у меня много времени. В конце у меня возникли проблемы с клеем. Я соединил лист фанеры и деревянные детали при помощи клея UNU, но поскольку он был дорогой, мне пришлось приклеивать картонную палубу другим составом: смесью муки и кипятка. Моя затея превзошла все мои ожидания: «Титаник» вызвал всеобщий восторг.

По дороге в школу я снова вспомнил о скорости полета Гагарина в космосе. В тот день, торжественно держа своего «Титаника», я думал о том, что скоро увижу Снежану Видович. Когда мы выложили свои работы на стол, я был невероятно возбужден.

— Если бы у меня был еще день в запасе, мой «Титаник» был бы еще красивее, — объяснил я учительнице.

— Куда же еще красивее, — ответила она с улыбкой, — он — само совершенство!

На перемене Снежана пришла в наш класс. Она посмотрела работы и поздравила меня:

— Твой корабль замечательный. Остальные работы по сравнению с ним — полная ерунда!

Я получил высший балл. Ремац Славица легонько дернула меня за ухо и сказала:

— Вот видишь, малыш, стоит только захотеть. Можешь передать своей матери: твой интерес пробудился.

Я со всех ног бежал по улице, спускавшейся от школы к нашему дому. На самом деле это была не совсем обычная улица. Улицу Горуса посередине преграждали каменные лестницы. Квартал, где я жил, был типичен для Сараева — крутые тропинки и рытвины, преобразованные в улочки. Все прилегающие улицы выходили на улицу Тито. Я гордо размахивал своим макетом. Моя оценка и мой «Титаник» вызывали во мне чувство, которое взрослые называют гордостью. Минута была торжественной. Впервые в жизни никто меня не одергивал, не велел держать голову прямо, расправить плечи — все, что обычно у меня не получалось. В Сараеве люди очень рано привыкали сутулиться. Поскольку здесь всегда было либо слишком жарко, либо слишком холодно. Складывалось ощущение, что жители города чувствовали себя униженными из-за всех этих метеорологических перепадов. Зимой я съеживал плечи, чтобы оставить меньше шансов холоду, а в летнюю жару пробирался по улице Горуса и ее переулкам, словно мышка. Возможно, из-за этого искривления позвоночника или по каким-то другим причинам жители Сараева частенько называли друг друга крысами.