Алексей Карпов - Княгиня Ольга

Позднее псковская версия происхождения Ольги была в значительной степени уточнена и дополнена. Местом рождения княгини стал признаваться не сам Псков, а либо Изборск (древний город в Псковской земле), либо ближняя к Пскову весь (селение) Выбуты, что в тринадцати километрах от Пскова вверх по реке Великой. Уроженкой Изборска Ольга была названа в несохранившейся «Раскольничьей» летописи (впрочем, судить об этом мы можем лишь со слов русского историка XVIII века Василия Никитича Татищева, который использовал эту летопись при написании своей «Истории Российской»){8}. Упоминание же о Выбутах в первый раз встречается в Житии княгини Ольги, составленном около 1553 года известным псковским книжником Василием (в иночестве Варлаамом), одним из сотрудников московского митрополита (а прежде архиепископа Новгородского) Макария, составителя грандиозных Великих миней четьих. Автор Жития ссылался при этом на какие-то «повести многие», где будто бы и говорилось о подлинной родине княгини: «Святая и блаженная великая княгиня Ольга русская родилась в Плесковской стране, в веси, зовомой Выбуто… Об имени же отца и матери писания нигде же не нашел, но только в повестях многих обнаружилось о рождении блаженной княгини Ольги и о житии ее, яко Выбуцкая весь изнесла святую и породила»{9}. Однако вряд ли Василий отыскал упоминание о Выбутской веси в каких-то письменных источниках более раннего времени. Скорее, его отсылка к «повестем мнозем» имеет в виду летопись и Проложное житие, где в общей форме говорилось о Псковской земле как о родине святой. Возможно также, что появлению этого предания способствовало распространенное по крайней мере в XVI веке мнение, согласно которому сам город Псков был основан Ольгой и, следовательно, ко времени ее появления на свет еще не существовал (современные археологические исследования позволяют с уверенностью отвергнуть это мнение). Но едва ли можно сомневаться в том, что псковский книжник — будь то Василий-Варлаам или кто-то из его предшественников — опирался и на местные псковские предания, связывавшие Выбутскую весь с княгиней Ольгой. О существовании таких преданий по крайней мере с XIV века свидетельствуют псковские летописи, в которых упоминаются рядом как близкие друг к другу географические объекты некая «Ольгина гора» и Выбуты{10}.

В том же XVI веке было записано и самое известное псковское предание — о первой встрече Ольги с ее будущим мужем, князем Игорем. Встреча произошла будто бы в Псковской земле, на реке Великой, за некоторое время до женитьбы Игоря. Вот как рассказывается об этом в Степенной книге царского родословия — памятнике официальной московской идеологии, составленном в Москве в середине XVI века сподвижником митрополита Макария, протопопом московского кремлевского Благовещенского собора Андреем, ставшим впоследствии, под именем Афанасий, московским митрополитом. (Автором же самого Жития княгини Ольги в составе Степенной книги — своего рода торжественного вступительного слова ко всему этому грандиозному произведению — считают другого знаменитого писателя и церковного деятеля XVI века — благовещенского священника Сильвестра, между прочим, духовного наставника царя Ивана Грозного.)

Однажды Игорю, тогда еще юноше, случилось охотиться в Псковской земле («утешающуся некими ловитвами», по словам автора). И вот на противоположном берегу реки он узрел «лов желанный», то есть великолепные охотничьи угодья, однако переправиться на ту сторону не было никакой возможности, потому что у князя не имелось «ладьици» (лодки). «И увидел он некоего плывущего по реке в лодейце, и призвал плывущего к берегу, и повелел перевезти себя через реку. И когда плыли они, взглянул Игорь на гребца того и понял, что это девица. То была блаженная Ольга, совсем еще юная, пригожая и мужественная» (в подлиннике: «вельми юна сущи, доброзрачна же и мужествена»). С первого взгляда воспылал Игорь страстью к юной деве: «и уязвися видением… и разгоре-ся желанием на ню (к ней. — А.К.), и некия глаголы глумлением претворяше (то есть бесстыдно начал говорить. — А.К.) к ней». Ольга, однако, уразумела нечистые помыслы князя и отвечала ему с твердостью — не как юная дева, но как умудренная женщина («не юношески, но старческим смыслом поношая ему»): «Что всуе смущаешь себя, о княже, склоняя меня к сраму? Зачем, неподобное на уме держа, бесстыдные словеса произносишь? Не обольщайся, видя меня юную и в одиночестве пребывающую. И не надейся, будто сможешь одолеть меня: хоть и неучена я, и совсем юна, и проста нравом, как ты видишь, но разумею все же, что ты хочешь обидеть меня… Лучше о себе помысли и оставь помысел свой. Пока юн ты, блюди себя, чтобы не победило тебя неразумие и чтобы не пострадать тебе от некоего зла. Оставь всякое беззаконие и неправду: если сам ты уязвлен будешь всякими постыдными деяниями, то как сможешь другим воспретить неправду и праведно управлять державой своей? Знай же, что если не перестанешь соблазняться моей беззащитностью (дословно: «о моем сиротстве». — А.К.), то лучше для меня будет, чтобы поглотила меня глубина реки сей: да не буду тебе в соблазн и сама поругания и поношения избегну…»

Эти исполненные целомудрия и глубокого недевичьего смысла слова поразили Игоря. В молчании переплыли они реку, а вскоре после того Игорь вернулся в Киев. Спустя некоторое время пришло время ему жениться: «и повелению его бывшу изобрести ему невесту на брак». По обычаю «господьства и царстей власти» (имеются в виду, конечно, обычаи XVI века, а не времен Игоря и Ольги), повсюду начали искать невесту князю, однако ни одна из приведенных в Киев девиц не полюбилась Игорю. Тогда-то и вспомнил он «дивную в девицех» Ольгу, ее «хитростные глаголы» и «целомудренный нрав» и послал за ней «сродника» своего Олега (согласно «Повести временных лет», подлинного правителя Киевского государства в конце IX — начале X века). Тот «с подобающею честию» привел юную деву в Киев, «и тако сочьтана бысть ему законом брака»{11}.

Таково предание или, точнее, его изложение благочестивым книжником, которого от описываемых им событий отделяли пять с половиной столетий (к нашему времени он заметно ближе, чем к началу X века). Нетрудно увидеть в его рассказе явные приметы московской идеологии XVI века: это и рассуждения о природном благочестии первой русской правительницы-христианки («еще не ведущи Бога и заповеди Его не слыша, такову премудрость и чистоты хранение обрете от Бога»), и сентенции о достоинстве княжеской и, соответственно, царской власти (между прочим, любимая тема Сильвестра как воспитателя Ивана Грозного). Автор воссоздает идеальную картину встречи канонизированной русской святой и родоначальника правящей династии московских государей; воссоздает так, как она, по его мнению, должна была происходить. А потому те Игорь и Ольга, о которых рассказывается на страницах Степенной книги, принадлежат шестнадцатому столетию в значительно большей степени, чем десятому.