Сергей Волков - Зарождение добровольческой армии

Узнав, что полк в Гжатске, я с нетерпением ждал возможности вырваться из Москвы и вернуться в полк. Царивший в те дни полный хаос и растерянность самих же большевиков позволили мне сразу же выехать из Москвы. Вообще, вначале я ходил по улицам Москвы в погонах и свободно, только каждый раз при выходе из Кремля, где жили мои родители, меня останавливали у кремлевских ворот караульные, угрожавшие мне за ношение погон. Я понял, что долго оставаться в Москве нельзя. И вот, после моего отъезда из полка еще из района Старо–Константинова я снова увидел полк с немногими остававшимися в нем офицерами уже в Гжатске.

Еще в конце сентября 1917 года, когда полк стоял на позиции в районе местечка Гжималув, практиковавшееся в других частях выражение доверия и недоверия солдат к своим офицерам проникло и в наш полк. Доверие и недоверие выражались солдатами официально, через эскадронные и полковые комитеты, как того требовал революционный порядок, — голосованием. Это было введено Керенским, разрешившим, для поддержания якобы спайки, единения и боеспособности частей, удалять из частей офицеров, коим выражено недоверие. Здесь Керенский несколько ошибся: недоверие выражалось, главным образом, только потому, что тот, кому оно выражалось, был настоящим офицером, начальником. Но приказ этот имел все же и свою положительную сторону, так как давал возможность многим офицерам уезжать из полков, покидая таким образом кошмарную обстановку, царившую в них в то время. И вот начался тогда разъезд из полка и наших офицеров. Часть из них уехала по вышеуказанной причине, другие — по болезни и в отпуск. Офицеры–поляки воспользовались тем, что имели право переводиться в свои части.

В это же самое время отношение улан к оставшимся в полку немногим офицерам стало исключительно хорошим. Полковой комитет с председателем своим, унтер–офицером Соболевым, персонально относившимся еще так недавно враждебно и нетерпимо к офицерам, теперь увидел, что большевики окончательно разваливают части, что отсутствие офицеров только ослабляет полк. Начавшееся же в бригаде «украинское» движение заставило вожаков как‑то опомниться. Многие офицеры должны были уехать с украинцами и таким образом в полку оставалось не более 5—6 офицеров. Полковой комитет стал выносить ряд резолюций с выражением полного доверия остающимся и с просьбой не покидать полка, а совместно поддерживать дисциплину.

Но сохранить, после национальных выделений, этот полк, ничем уже не напоминающий, разве лишь красным погоном с синим кантом, былой, когда‑то славный л.‑гв. Уланский Его Величества полк, вряд ли было возможно. Об этом говорило все, и это видели оставшиеся в полку офицеры во главе с полковником Домонтовичем 2–м, который взял на себя нелегкую задачу покинуть полк последним, дав предварительно всем офицерам возможность под разными предлогами уехать.

Когда бригада стояла в Гжатске, в частях проводился приказ о выборах в Учредительное собрание. В полку уланы, за крайне редкими исключениями, голосовали за противобольшевистские списки.

Тяжела была в те дни жизнь офицеров в полку. Не легко было быть свидетелями гибели своего родного полка, и каждый с нетерпением ждал очереди уехать. Все чаще доходили слухи о восстаниях на юге, о них шли разговоры. Становилось ясно, что в своих частях делать больше нечего. Оставалось только одно: искать для спасения гибнущей России другой путь, на котором могли бы объединиться с оружием в руках одинаково мыслящие патриоты. И для этого каким угодно способом пробраться в южную часть России, где обстановка еще позволяла осмотреться и принять то или иное решение.

Поэтому офицеры полка решили: любым путем, но попасть на юг, где можно было работать для восстановления фронта против немцев и не допустить до заключения позорного мира.

Немалую роль в истории полка во время революции сыграло украинское движение. Еще несколько месяцев тому назад Временное правительство разрешило украинцам формировать свои национальные части. Предполагалось делать это постепенно. В описываемое время, в конце октября и начале ноября 1917 года, украинизация прогрессировала, как и все в революционной стране, и солдат–украинцев это как нельзя больше устраивало. Они, таким образом, попадали к себе домой. А о том, что этим ослаблялся фронт против врага, что эшелонами формирующихся загружались железные дороги, разве задумывались свободные граждане! Большевики, сменившие Временное правительство, вначале не препятствовали, как известно, национальным формированиям. Украинским движением воспользовались и офицеры нашего полка. Половина солдат в полку были украинцами, у гродненцев было приблизительно то же самое. Они решили на полковых «радах» организовать отдельную часть для отправки на Украину. От этих полковых «рад» поехали в начале ноября в Москву делегаты для того, чтобы там переговорить с представителями краевой рады и получить разрешение на выделение, которое и было получено. Из нашей бригады разрешалось сформировать украинскую бригаду из двух полков с батареей. Уланы должны были формировать «Сердючный Запорожский конный полк», гусары — полк «Гетмана Сагайдачного», а 3–я гвардейская конная батарея — батарею имени еще какого‑то гетмана.

Солдаты новой бригады просили полковника Домонтовича 1–го принять командование, на что он согласился и приступил к формированию. Кроме того, уланы–украинцы приглашали к себе наших офицеров, что вполне соответствовало желанию последних пробраться на юг. Часть офицеров могла, таким образом, ехать вместе. У полковника Домонтовича 1–го была мысль попасть на Украину как на этап на пути в казачьи области. Там, на Украине, он хотел подробнее разузнать о движении, начавшемся на Дону.

На предложение служить в Запорожском конном полку согласились: ротмистр Стасюлевич, штабс–ротмистр Ковалинский, [10] штабс–ротмистр Борзенко, штабс–ротмистр Афанасьев, [11] поручики Полянский, граф Ферзен [12] и прапорщик Арцимович.

Каждый эскадрон Уланского полка выделял в Запорожский полк 40—50 шашек. Имущество тоже делилось пополам.

Так произошло разделение полка на две части. В конце ноября предполагалась отправка выделенной бригады на Украину.

Одновременно с этими событиями и поляки получили разрешение на выделение из бригады своих солдат в отдельный эскадрон, отправлявшийся в Польшу. Формировать его приехал к нам поляк — ротмистр Масловский. В этот польский эскадрон ушли из полка: его командиром — штабс–ротмистр барон Бистром, [13] поручик Фаневич 2–й и прапорщик Велиовейский. [14]