Русская Армия генерала Врангеля. Бои на Кубани и в Северной Таврии. Том 14 - Сергей Владимирович Волков

Никаких переговоров с большевиками с нашей стороны я, конечно, не допускаю. Мне представляется в настоящих условиях необходимым прежде всего не дать возможности англичанам выйти из игры. Переложить на них одиум переговоров, всячески затягивая таковые, а тем временем закрепиться, привести армию и тыл в порядок и обеспечить флот углем и маслом на случай эвакуации… Если мои соображения разделяются, я прошу совет особым актом указать, какие задачи ставятся новому Главнокомандующему».

Я тут же предложил проект акта. Генерал Шатилов записал его под мою диктовку:

«На заседании старших начальников, выделенных из состава военного совета, собранного по приказанию Главнокомандующего в Севастополе 22 марта 1920 года для избрания заместителя генералу Деникину, председателем совета генералом от кавалерии Драгомировым было оглашено ультимативное сообщение британского правительства генералу Деникину с указанием о необходимости прекращения неравной и безнадежной борьбы, с тем чтобы правительство Короля Великобритании обратилось бы с предложением к советскому правительству об амнистии населения Крыма и, в частности, войскам Юга России, причем в случае отказа генерала Деникина на это предложение британское правительство категорически отказывается оказывать ему впредь всякую свою поддержку и какую бы то ни было помощь.

При этих условиях совещание выразило желание просить Главнокомандующего о назначении его заместителем генерала Врангеля, с тем чтобы он, приняв на себя главное командование, путем сношения с союзниками добился бы неприкосновенности всем лицам, боровшимся против большевиков, и создал бы наиболее благоприятные условия для личного состава Вооруженных сил Юга России, который не найдет для себя возможным принять обеспечение безопасности от советского правительства».

«Я вправе надеяться, – в заключение сказал я, – что вы не откажетесь поставить ваши подписи под этим постановлением, ежели, конечно, его текст вас удовлетворит, и тем разделите со мной ту тяжкую ответственность, которую я принимаю по вашему желанию перед русскими людьми. Я отлично отдаю себе отчет, насколько эта ответственность тяжела, и потому прошу еще раз все это обдумать…»

Я оставил совет и вышел в соседнюю комнату. Прошло десять, пятнадцать, двадцать минут, обсуждение продолжалось. Изредка через дверь доносились до меня оживленные голоса; о чем-то спорили. Наконец дверь в кабинет отворилась. Вышел командир Добровольческого корпуса генерал Кутепов.

– Ваше превосходительство, пройдите туда, без вас все равно ничего не решат.

– Как так, в чем дело?

Генерал Кутепов пожал плечами:

– Да вот. Все понимают, что другого решения нет, а поставить свою подпись не соглашаются.

– Кто же, собственно, не соглашается?

– Генерал Турбин и генерал Улагай.

Коменданта крепости генерала Турбина я почти не знал, зато смелого и благородного генерала Улагая знал отлично. В отсутствии гражданского мужества я его подозревать не мог. Причину с его стороны надо было искать в чем-то другом. Я прошел к совету.

«У вас, господа, по-видимому, возникли какие-то сомнения. Я считаю необходимым их выяснить, ибо то решение, которое мы примем, может иметь значение, лишь если оно будет единодушным».

Генерал Улагай стал возражать: против решения никто ничего не имеет. Однако он, Улагай, считает, что обуславливание моего согласия получением акта за подписью участников совета есть признак недостаточного доверия моего к своим сотрудникам, что ни один из них, конечно, от своих слов не откажется и в письменном подтверждении этих слов надобности нет.

«Я поражен, – сказал я, – слышать эти слова от генерала Улагая. Особенно от него. Мы, кажется, пережили немало вместе и не раз имели случай друг друга испытать. Я не допускаю и мысли о возможности между нами какого-то недоверия. Мне лично нет надобности в письменном подтверждении слов каждого из здесь присутствующих. Однако никто из нас не знает, что ожидает нас, быть может, в ближайшем будущем. Каждый из нас, а я тем более, должны будем дать ответ перед будущей Россией, перед русскими людьми, наконец, перед теми, кто нам дорог».

Генерал Улагай тотчас заявил, что он готов дать свою подпись. Генерал Турбин с своей стороны не возражал. Стали подходить к столу и подписывать.

Подписали: генерал от кавалерии Драгомиров, вице-адмирал Герасимов, генерал-лейтенант Богаевский, генерал-лейтенант Сидорин, генерал-лейтенант Келчевский, генерал-лейтенант Вязьмитинов, генерал-лейтенант Шатилов, генерал-лейтенант Турбин, генерал-лейтенант Боровский, генерал-лейтенант Покровский, генерал-лейтенант Топорков, генерал-лейтенант Юзефович, генерал-лейтенант Шиллинг, генерал-лейтенант Кутепов, генерал-лейтенант Ефимов, генерал-лейтенант Улагай, контр-адмирал Евдокимов, генерал-лейтенант Стогов и генерал-майор Махров.

Последним подписал я: «Я делил с армией славу побед и не могу отказаться испить с нею чашу унижения. Черпая силы в поддержке моих старых соратников, я соглашаюсь принять должность Главнокомандующего. Генерал-лейтенант барон П. Врангель. 22 марта 1920 года».

В то время как подписывался акт, генерал Драгомиров был вызван к аппарату генералом Деникиным. Последний справлялся о том, известно ли мне новое политическое положение и постановление утреннего совещания. Получив утвердительный ответ, генерал Деникин сообщил, что им отдается приказ о назначении меня его преемником. Приказ этот гласил:

«ПРИКАЗ

Главнокомандующего Вооруженными Силами на Юге России

№ 2899

г. Феодосия. 22 марта 1920 года

1. Генерал-лейтенант барон Врангель назначается Главнокомандующим Вооруженными Силами на Юге России.

2. Всем, честно шедшим со мной в тяжелой борьбе, низкий поклон.

Господи, дай победу армии, спаси Россию.

Генерал-лейтенант Деникин».

Мы вышли в зал, где тем временем собрались все члены совещания. Генерал Драгомиров предоставил мне слово.

Я начал говорить и при первых же словах почувствовал, как спазмы сжимают мне горло. Меня глубоко растрогала оказанная мне всеми моими соратниками неподдельно трогательная и радостная встреча. Я ясно чувствовал, что среди безысходного горя, разбитых надежд, страданий и лишений они ищут во мне поддержку и опору. Привезенное мною известие наносило им новый удар.

Что ожидает их в ближайшем будущем? Что станется с теми, кто шел за нами, жертвуя личными интересами, здоровьем и самой жизнью во имя борьбы за свободу и счастье родины? Что станется с десятками тысяч русских людей, которые в слепом ужасе бежали сюда, на последний клочок русской земли, под защиту штыков армии?

Неужели напрасно принесено столько жертв, пролито столько крови и слез? Неужели бесследно будет вычеркнута из истории России светлая страница борьбы ее лучших сынов, борьбы среди смрада российского пожарища, потоков крови, развала и бесчестия родины? С трудом выдавливая фразы из горла, закончил я свою речь.

Я остался с генералом Драгомировым и генералом Шатиловым. Я решил немедленно ответить на ноту великобританского правительства и, приказав послать за начальником политической канцелярии управления иностранных сношений Б.А. Татищевым27 (начальник управления иностранных сношений А.А. Нератов28 был болен), стал диктовать генералу Шатилову ответ англичанам. Татищев вскоре прибыл, и