Сергей Овчинников - Искусственный офсайд. Босс всегда прав

Серьезно рассматривать футбол как род занятий я стал с первого года в организованной команде. Родители, люди достаточно образованные, понимали: учеба учебой, но если я выбрал спорт, лучше не препятствовать. И давали мне очень много послаблений. И отец, и мать, конечно, следили, чтобы я в школе не нашкодил, но в то же время карт – бланш у меня был полный. Я это понимал и учился хорошо, чтобы не создавать себе проблем. С поведением, правда, не всегда получалось, как, наверное, и у всех мальчишек, но за мою учебу родителей до 10–го класса в школу не вызывали.

Что интересно, никогда не любил смотреть футбол с трибуны, и даже сейчас не люблю. Лучше по телевизору. На трибуне слишком много отвлекающих факторов. Отец маленьким водил меня на футбол, но особого впечатления на мое воображение пребывание на стадионе не произвело, потому что ничего не видел: кругом шум, дядьки постоянно вскакивают, закрывают обзор. А по телевизору смотреть никто не мешает, да еще и повтор интересных моментов присутствует.

Любимыми футболистами в детстве у меня, естественно, были вратари. Следил за московским «Динамо», тбилисское тоже нравилось. Алексей Прудников, Отар Габелия тогда здорово играли. Николая Павловича Гонтаря в воротах московского «Динамо» еще застал. Любимым игроком был и Владимир Михайлович Пильгуй. В «Динамо» он потом открыл школу вратарей. Раз в неделю вратари каждой возрастной динамовской группы занимались у него. Наверное, Пильгуй был пионером в Союзе как тренер вратарей, первым решил попробовать. Только тогда я узнал, что с вратарями можно заниматься отдельно, специально, а то раньше на тренировке побили по твоим воротам и пошел. А тут разные упражнения, в том числе и для игры на выходах, все очень серьезно. Я тогда подумал: если Пильгуй с нами работает, значит, так давно принято за границей. Тогда это были только догадки. А когда пришел в динамовский дубль, со мной стал заниматься Николай Гонтарь. Это вообще была супершкола. Когда я впервые попал к нему на тренировку, чуть с ума не сошел от нагрузок. Николай Павлович очень воспитанный, даже я бы сказал, галантный педагог: никогда не орал, но спокойно поправлял, если я совершал ошибки. Вратари для него как дети. Тренер в принципе ведь тоже может говорить неправильные вещи, но Гонтарь говорил правильные, и это потом мне очень пригодилось. За те года два, что мы вместе работали, он заложил мне, молодому вратарю, хорошую базу, во – первых, трудолюбия, а, во – вторых, методическую: какие – то его упражнения я выполнял до самого конца своей футбольной карьеры. Из мальчишки он создал добротного вратаря, которого смело можно было ставить и не испортить игры. Могу с уверенностью сказать, что это наш самый лучший тренер вратарей, он постоянно пользуется передовыми методиками, и не случайно из – под его начала вышло столько известных личностей.

– Воля, целеустремленность, несгибаемый характер, сумасшедшая работоспособность сделали Сергея Овчинникова блестящим вратарем. Его технические недостатки компенсировались невероятным чувством коллективизма, стремлением во что бы то ни стало выручить свою команду. В наше время редко встретишь не только футболиста, вообще человека подобного склада.

Еще одно памятное событие юношеских лет: в 1989 году сборная Москвы, ворота которой я защищал, стала победительницей Всесоюзных молодежных игр, и нам присвоили звания кандидатов в мастера спорта, хотя обещали мастеров. Мастером спорта я стал лишь в 1991 году, когда в составе «Локомотива» сыграл в полуфинале Кубка СССР с ЦСКА. Как и многие футболисты моего поколения, да и предыдущих тоже, до сих пор горжусь этим званием. Тем более, что другого у меня нет.

Когда пришло время вступать в большой футбол, я уже ничего не боялся, уверенно работал с «основой» – спасибо Эдуарду Васильевичу Малофееву, который взял меня, единственного из нашей юношеской команды, на сборы – и не с дублем, а с основным составом еще в 1986 году, хотя мне тогда не исполнилось и 16 лет. Пригласить в легендарную команду 15–летнего мальчугана было нонсенсом, свалившимся на меня, как снег на голову. Чуть с ума не сошел, когда первый раз зашел в раздевалку, где уже находились Александр Новиков, Юрий Пудышев, Игорь Добровольский, Александр Бородюк – все динамовские премьеры. Тогда попасть не то что в основной состав «Динамо», а и в дубль представлялось чем – то нереальным.

У Малофеева вообще было особо чуткое отношение к молодым. Он меня порекомендовал потом и в юношескую сборную СССР Александру Пискареву. Я должен был ехать на юношеский чемпионат Европы, потом на чемпионат мира, хотя первым вратарем сборной безоговорочно считался Юра Окрошидзе, а моим конкурентом Витя Гузь из Волжского. Но проблемы со сборными у меня начались как раз с тех пор.

В феврале 1986 года я собирался с «Динамо» на сборы в Алахадзе, но за день до отъезда сломал ногу, да еще как: осколочный перелом со смещением большой и малой берцовых костей. Из строя выбыл на год. После этого на мне не то чтобы поставили крест, но если человек год не играет, не факт, что он потом восстановит свой уровень. Да и перелом случился такой, что ногу можно было потерять, если случится рецидив. А тут еще, месяц провалявшись на койке, я достиг 120 килограммов веса – вставать – то не разрешали. Мое счастье, что к 16 годам я почти перестал расти: если бы прибавлял в росте и дальше, одна нога оказалась бы короче другой, и пришлось бы пользоваться стельками для обуви. А так как я не Гарринча, мне бы это мешало. Травму спровоцировало заболевание коленей, возрастное, встречающееся у многих, но у меня была его разновидность, при которой запрещалось играть на синтетике. А я, невзирая на запрет, вышел на ковер манежа ЦСКА. Сделал шаг в сторону, и показалось, словно кто – то камнем мне попал в ногу, хотя какие же в манеже камни? Наверное, просто всем весом сел на ногу и получил перелом на ровном месте.

А Гусаров в меня особо не верил, отдавая предпочтение Андрею Епифанову. Фактура моя, наверное, тренера к себе не располагала, с юных лет был полноват, да еще и год пропустил из – за травмы – для юного возраста это очень большой срок. Родители даже сомневались, стоит ли мне оставаться в футболе. Но уже тогда полагались на мое собственное решение. А я хотел и опять начал играть. Гусаров оценил мою настойчивость, стал уделять мне много внимания, больше доверять, помогая вернуться в строй. И я, видя такое отношение, стал на поле еще злее, больше тренировался, играл и за 1970–й, и за 1971 год – везде, где был нужен. Хотя даже о динамовском дубле уже разговора никакого не было, Гусаров в это время меня очень сильно поддерживал, и понемногу стал замечать прогресс в моей игре.