Я врач! О тех, кто ежедневно надевает маску супергероя - Джоанна Кэннон
Лишь намного позже, когда добралась до конца своего пути, я узнала нечто очень важное. Пожалуй, самое важное, что только может узнать младший врач: спасение жизней зачастую никак не связано со скальпелем или дефибриллятором. Я узнала, что жизни спасают не только на полу отделения неотложной помощи или в операционной. Жизни спасают и в тихих уголках палаты. Во время разговора в саду. На диване в комнате отдыха, когда все остальные ушли. Жизни можно спасать, замечая нечто скрытое в истории. Жизни можно спасать, устанавливая настолько доверительные отношения с пациентами, что они будут принимать все назначенные лекарства, даже если не считают, что они им нужны. Жизни можно спасать, выслушивая тех, кого не слышали всю их жизнь.
Я узнала, что спасение человека зачастую никак не связано с восстановлением сердечного ритма.
4
Тела
Дружба, сформировавшаяся в медицинской школе, остается крепкой, несмотря на расстояния и разные судьбы. Дружба с теми, кто был рядом, когда я впервые увидел труп. С теми, кто вместе со мной страдал от каждой болезни, которую мы изучали. С теми, кто был рядом, когда я впервые спросил пациента про его болезнь или переоделся, чтобы провести осмотр – с застенчивостью и одновременно самонадеянностью. Мы вместе знакомились с особыми моментами жизни других людей, а потом это вошло в рутину. Дружба помогала нам привыкнуть к новым встречам с болью, страданиями и радостью. И такие встречи начали формировать нас как врачей во многих смыслах, хотя мы еще не знали о темных углах этой новой формы, не подозревали, что наши дружеские отношения, а также новые знакомства в конечном итоге помогут нам пролить свет на эти темные углы.
Консультант
Я называла их «моментами „Кодак”». Крошечные кусочки жизни других людей, которые я каждый вечер уносила с собой домой. За годы работы я собрала множество «моментов „Кодак”», они заполняли один фотоальбом за другим в моей голове, и их набралось настолько много, что вскоре я стала сомневаться, из того ли я сделана теста, чтобы вообще заниматься медициной.
Если пройтись по любой больнице, можно найти множество таких «моментов «Кодак» в отделениях и клиниках, а также за шторкой в безликих палатах. Если вы захотите поймать эти моменты, то вы найдете их море в реанимации и неотложной помощи. Немалая доля приходится, как правило, на онкологию, а отделение паллиативной помощи в них просто утопает. Но многие «моменты «Кодак» обнаруживаются там, где их меньше всего ожидаешь увидеть: не в главной истории, а на полях повествования, потому что зачастую именно самые крошечные детали, случайные персонажи оставляют впечатления, которые сложнее всего забыть.
Каждый раз, когда я говорила о том, какое влияние такие моменты оказывали на меня, мне непременно отвечали, что сострадание – это чудесно.
Мне говорили, что к состраданию нужно стремиться, что им следует восхищаться. Вместе с тем сострадание разъедает человеческую психику изнутри. Из-за него приходится останавливаться на обочине, возвращаясь домой, потому что из-за слез уже не видно дороги. Оно проникает в разум в темноте, не давая уснуть, и ты начинаешь задыхаться в том тесте, из которого слеплен.
Альбомы недолго пробыли пустыми. Уже на следующую неделю после того, как нас поздравляли с началом медицинской карьеры в темном лекционном зале, я испытала свой самый первый «момент „Кодак”».
Он ждал меня под простыней в секционном зале.
Анатомии, как и многому другому в жизни, лучше всего учиться на собственном опыте, а не по книгам. Какими бы красочными и подробными ни были схемы в огромных учебниках, которые мы носили с собой, они ни в какое сравнение не шли с увиденным вживую, и многие выбрали нашу медицинскую школу исключительно из-за того, что в ней проводили так называемое полное препарирование тела.
Нам для изучения предоставлялся целый человек. С этим человеком, с этим трупом, нам предстояло заниматься на протяжении всех лет обучения, и по традиции, как и многие сотни студентов ранее, нас познакомили с «нашим» трупом на самой первой неделе обучения.
Я знала, что это случится. Я видела, как роковой день в расписании неумолимо приближается. Я чувствовала себя готовой. Чуть ли не равнодушной. Все будет в порядке. Это животные трогают меня до глубины души, а не люди. С людьми я смогу справиться. Вскоре, однако, мне предстояло узнать, что на самом деле я не особо хорошо справляюсь с людьми.
Наше первое практическое занятие по анатомии было запланировано сразу после полудня, и мы все собрались в подвале медицинской школы в новеньких белых халатах. Почти никто не стал обедать. Мы разбрелись на кучки, маленькие белые узелки тревоги и мрачного предвкушения, напускной храбрости и любопытства. Черный юмор, который вскоре стал мне очень близок, начал постепенно просачиваться в помещение. Я засунула руки поглубже в карманы халата и попыталась сосредоточиться на предоставленной мне возможности чему-то научиться, а также на великодушии людей, пожертвовавших свои тела, чтобы мне такая возможность выпала. Спустя какое-то время, показавшееся вечностью, нас завели в сам секционный зал.
Больше всего впечатлил витавший там запах. Это была смесь химической лаборатории и смерти. Странный резиновый запах презерватива. Помимо этого, впрочем, пахло историей и традицией, так как нам, студентам-медикам, предстояло пережить то, что оставалось неизменным на протяжении почти трех веков, за исключением разве что методов: теперь препарирование трупов не проводилось в огромных аудиториях, и могилы ради этого больше не разорялись.
В секционном зале было много столов, на которых лежали чистые синие простыни, и под этими чистыми синими простынями лежали мертвые тела. Нас разделили на группы, и вместе с еще шестью студентами я встала около нашего стола. Около нашего тела. Затем началась лекция по технике безопасности – еще один новый атрибут в трехвековой традиции, – и, пока слова проплывали мимо меня, я смотрела на чистую
