Михаил Девятаев - Полет к солнцу
Вокруг благоухали цветы, дышала свежестью весна, а комиссар говорил о том, что в Западной Европе идет война - горят дома, умирают в концлагерях люди.
Наступила тишина, и все услышали, как зашелестели от дуновения ветерка листья.
Редко чьи слова берет с собой человек надолго. Я вспомнил комиссара в удушливом каменном мешке. Этой ночью, которая окутала суровым мраком сарай, мне необходимы были люди, жившие во мне вместе со сказанными ими словами, с их поступками. Я припоминал образы друзей, и они среди ночи будто шли ко мне. Я был твердо убежден, что мои товарищи, с которыми летал, ничего плохого обо мне не подумают.
Захар Плотников воевал в Испании и на Халхин-Голе, награжден двумя орденами Красного Знамени. По капле перелился его опыт в меня. Все, что делал он в эскадрилье, было для нас, молодых тогда летчиков, образцом. Перед самой войной, когда мы ежедневно тренировались в полетах, стреляли, нашу эскадрилью сплотил в монолит Захар.
За полгода до войны он пришел в эскадрилью командиром звена. Спустя некоторое время стал командиром эскадрильи. В первые боевые вылеты он брал с собой меня.
Белорусская земля... Над головой стонало небо. Дым и пыль застилали солнце. Наши самолеты поднимались против армад "юнкерсов" и "мессершмиттов". Возвращаясь из боя, пилоты от усталости валились на землю под кусты. Ночами спали они около машин... В такие дни Захар Плотников всегда первым вылетал по тревоге. Я держался поближе к нему.
Однажды в карусели воздушного боя я заметил, как из-за туч вывалился "юнкерс" с черным крестом. Не успел я дать по нему очередь, как он, спикировав, пронесся подо мной. Я - за ним. "Юнкерс", отстреливаясь, умело маневрирует; веду непрерывный огонь по нему, а когда "юнкерс" оказался передо мной, мой пулемет, как назло, замолчал. С аэродрома наблюдают за мной и им понятна причина: патроны кончились. Вижу, на выручку мне спешит наш "ястребок", а через несколько минут "юнкерс" падает и взрывается среди поля. Возвращаемся на аэродром: один победителем, а я не знаю, куда глаза девать от стыда. Но вот ко мне подходит Плотников. Не то шутя, не то серьезно говорит:
- Молодец, атаковал здорово! Но нужно знать "мертвые" зоны и подкрадываться поближе. Не горюй, бывает и хуже. Учись тактике воздушных боев, - И долго рассказывает мне о своем опыте побед над противником.
Потом я сбил несколько "юнкерсов". Нередко выручал меня наш командир эскадрильи.
На подступах к Москве перехватывали мы немецкие бомбардировщики и самолеты-разведчики. Однажды подбили мой самолет. Я выбросился с парашютом, приземлился. А ночью почувствовал боль во всем теле, трудно было дышать. Товарищи вызвали врача.
- У вас поломаны ребра. Почему не в госпитале? - возмутился врач.
- Не знаю. Вечером боли не чувствовал, - ответил я.
Врач приказал отвезти меня в госпиталь, в Тулу.
Через несколько дней ко мне приехали товарищи. С ними был и Плотников.
- Пришли попрощаться. Перебазируемся, - сообщили они мне.
- Куда?
- На юг. Киевское направление...
- А как же я?
- Кто ищет, тот всегда найдет, - улыбнувшись, сказал Плотников.
Когда друзья ушли, в палату ко мне вбежал техник моего самолета.
- Наш "як" на ремонте. Я забегу еще завтра, - тихо сообщил мне он.
- Захар посоветовал? - спросил я. Техник промолчал, лишь добро улыбнулся.
- Запомни маршрут, - и объяснил мне свой план моего ухода из госпиталя...
Через два дня он незаметно вывел меня, и мы полетели на своем самолете догонять полк. Но когда в Орле сели на заправку, дальше нас не пустили: командир части приказал мне лечиться, а самолет передал другому летчику. Пилоты, садившиеся на аэродроме в Орле, знали, где находится наш полк. Он стоял под Ромнами. Никакие уговоры не могли удержать нас в Орле!
Я был одним из многих тысяч, кто летом сорок первого сражался с врагом на Украине. Я знал эту землю только по песням о ней. В моем воображении она рисовалась удивительно красивой. Сады, леса, реки, поля, покрытые хлебами, зеленые города и села, а над ними - глубокая, бескрайняя синева неба. Мы едем к новому аэродрому и видим, какие кровавые раны наложила война на лик этой земли, зачернила ее просторы пожарищами и руинами.
В первой хате, в селе под Ромнами, где остановились на ночлег, хозяйка спросила нас:
- Чем же мне вас угостить, соколы? Чего пожелаете, все достану для вас.
- Ничего нам, дорогая, не нужно. Вот если бы арбуз, утолить жажду...
- Гарбуз? Ой, да у нас их целый завал! - сказала она и вышла из хаты.
Через несколько минут мы увидели такую картину: женщина катила с огорода в летнюю кухню огромную желтую тыкву. Конечно, меня ребята подняли на смех. Это ты, дескать, так хорошо объяснил хозяйке. Теперь она будет варить нам тыкву.
Кто-то из летчиков-украинцев стал объяснять женщине, что фронтовики хотят не гарбуза, а кавуна, то есть арбуза.
- Ах, чтоб воно сказилось, як же так? - засуетилась хозяйка. Не прошло и пяти минут, как в нашей комнате лежали полосатые украинские арбузы.
Живописная, тихая река Десна спокойно несла свои воды через леса и луга. На ней фашисты возводили свои переправы. Наши бомбардировщики и истребители разбивали их, но гитлеровцы тут же валили деревья и делали новые плоты. Шла подготовка к форсированию Десны для наступления на Шостку, чтобы окружить город Киев.
Летчики не жалели своих сил и жизни, перехватывали летящие на Шостку "юнкерсы". Напряженные бои не позволяли своевременно выходить из боя, и летчики на своих "яках" оставались без горючего, нередко не могли дотянуть до своего аэродрома и садились в поле.
Названия сел и городов я хорошо помню, потому что они слились с именами погибших друзей. Названия населенных пунктов для меня стали синонимами их фамилий. В хуторе Беловод мы предали земле останки Алексея Уфимцева. И я всегда называю этот населенный пункт Уфимцев-Беловод.
Вылетел он, как говорят авиаторы, по зрячему фашистскому разведчику. Алексей провел первую, вторую, третью атаки, а немецкий летчик отстреливался и продолжал полет. Кончились патроны, но жива лютая ненависть! Уфимцев делает пятый заход и прямо в лоб таранит вражескую машину. Клубы дыма. Самолеты падают.
В могилу Алексея Уфимцева положили мы бутылку с запиской; в ней сказано, кто здесь и когда погребен, какой подвиг он совершил.
В эти дни с полевого аэродрома, располагавшегося вблизи города Конотопа, под обстрелом немецких автоматчиков мне удалось поднять в воздух оставшийся там самолет. Помогли мне это сделать конотопские ребята.
Новый, исправный "як", выруливая на старт, попал колесом шасси в воронку, винт чиркнул по земле - и концы лопастей загнулись. Лететь на таком самолете нельзя, нужен ремонт.
