Спортсмены - Дмитрий Анатольевич Жуков
В Севастопольском порту Поддубный работал с начала навигации 1893 года. Сперва тосковал по родным местам, по отцу, по матери. Все вспоминал свою хату. Светит каганец, журчит прялка… Мать достает из «мысника» леденцы и сует младшеньким…
К рождеству Анна Даниловна украсила хату чабрецом и бессмертником, сварила кутью и все выглядывала на улицу… Иван обещал приехать и приехал. Весь обвешанный связками бубликов. Матери он привез на плахту материи заморской, отцу — молдавских смушек на шапку. Так все было хорошо и просто. Колядовать ходил с парубками и дивчинами…
Всякий год он приезжал домой. Но однажды не дождались его на кутью. Уже и крещенские морозы прошли, а Иван как в воду канул. Максим Иванович подзанял денег и поехал чугункой в Крым. Вернулся мрачный, молчаливый. Через несколько дней сказал матери с укором:
— Родила на посмешище. Полюбуйся, кем стал твой сынок. Артистом в цирке, Иванушкою-дурачком… Гири кидает… Силой с такими ж лоботрясами меряется… Говорит, такова уж моя доля. Была б под рукой оглобля, я б ему дал долю, трясця его матери…
Исполнительный, но державшийся с достоинством Иван Поддубный пользовался уважением у своих хозяев-греков, и когда фирма «Ливас» перебралась в Феодосию, его назначили старшим рабочим при конторе. Теперь у него было гораздо больше свободного времени, чем у рядового грузчика. Город, овеянный древней славой, меньше всего думал о своем прошлом, устремляясь в будущее пыльными новозастроенными улицами. Иван бродил по ним, безмятежно рассматривая пестрый, неприкаянный люд, толпами выплескивавшийся из северных российских краев на каменистый, жаркий и неприютный берег красивейшего из морей.
Тогда-то и столкнулся впервые Иван Поддубный с тем, что позже назвали «физической культурой», с искусством облагораживания природной силы разнообразными физическими упражнениями. На всю жизнь запомнилось ему случайное знакомство с учениками мореходных классов Антонином Преображенским и Василием Васильевым.
«В короткое время мы настолько сошлись и подружились, что поселились в одной квартире, — вспоминал Поддубный. — Преображенский и Васильев были оба спортсменами и старались и меня заставить заниматься спортом, к чему я относился скептически и даже часто иронически спрашивал: что из этого получится и что это может дать мне в дальнейшем, но Преображенский продолжал настаивать и даже приобрел для убеждения автобиографию знаменитого немецкого атлета-борца Карла Абса».
Это можно прочесть в потрепанной тетради, в которой под диктовку Ивана Максимовича кто-то коротко записал важнейшие события его жизни. И отнестись с полным доверием к этим записям нужно хотя бы потому, что чей-то четкий почерк в ней сменяется старательно выписанными каракулями Поддубного, который до самой старости пренебрегал общепринятой орфографией, а знаки препинания не ставил вообще. Как-то странно потом читать иные воспоминания, где Иван Максимович выступает книгочием и едва ли не знатоком изящной словесности…
Отрывок из «Моей автобиографии» (так озаглавлены записи) весьма точно передает по-крестьянски деловой подход Ивана Максимовича к очень многим жизненным явлениям. «Что это может мне дать?» — говорил он, никогда не увлекавшийся химерами. По другой версии, он тогда же усомнился в пользе физических упражнений: мол, я и так силен, ни к чему мне спорт.
С помощью новых друзей Иван одолел книжонку, написанную от имени Карла Абса каким-то досужим журналистом. Она была полна похвальбы — плотник из Гамбурга стал цирковым атлетом и разъезжал по европейским столицам, удивляя публику тем, что ломал подковы и выжимал невероятные тяжести. Однажды он будто бы поднял слоненка, весившего 75 пудов (1,2 тонны). Абс предлагал триста франков тому, кто бросит его на спину в честной борьбе. Это уже не просто баловство. К тому же в книжонке говорилось, что ежедневными упражнениями природную силу можно утроить.
Начитанные приятели могли рассказать ему и о варшавянине Владиславе Пытлясинском, который, не отличаясь особенной силой, увлекся спортом, развил упражнениями свое тело, дотошно изучил все известные приемы борьбы и в 1888 году победил могучего Карла Абса.
Мореход Преображенский стал заниматься с Поддубным. Вместе они бегали, выжимали гири и выполняли гимнастические упражнения. Через полгода Антонин уже значительно уступал своему ученику и с удовольствием оглядывал его плотно сбитое тело. Оно стало суше и стройнее, к медвежьей силе прибавилась ловкость…
Ощущение собственной мощи и аккуратно прочитываемые друзьями сообщения о состязаниях борцов пробуждали в крестьянском парне настойчивое желание помериться силами с достойными противниками.
«Я ждал случая, чтобы осуществить свое желание. И такой случай представился».
Весной в городе появились афиши. На них был изображен человек в цилиндре и с бичом, вставшая на дыбы лошадь, клоун в колпаке с кисточкой и могучий усатый человек с выпяченной грудью. «Цирк Бескоровайного» — гласили громадные буквы. За перечнем цирковых номеров следовало обещание показать «русско-швейцарскую борьбу на поясах».
А на громадную базарную площадь уже потянулись подводы с деревянными щитами. По весне торговля была скудная. Перекупщики раскладывали на столах прошлогодний лук, громадную, как крышка от выварки, камбалу и с любопытством следили за строительной суетой. Рабочие врыли в землю высокую мачту, вокруг нее насыпали толстый слой чернозема и опилок. Другие в это время сложили из щитов стены, устроили места для зрителей и покрыли все это шаткое сооружение брезентовой крышей. Манеж обнесли барьером, и цирк был готов.
Перед началом представлений по улицам города прошла невиданная процессия. Впереди нее в пролетке ехал сам хозяин цирка Бескоровайный во фраке, с котелком на голове и цирковым бичом-шамберьером в руке; за ним, нестерпимо блестя на солнце начищенными трубами, выступал духовой оркестр; следом приплясывали по три в ряд цирковые лошади, кувыркались акробаты и ловили мячи жонглеры, визгливо смеялся красноносый клоун, вперевалку шли могучие, затянутые в трико люди, удивляя простодушных феодосийских жителей шаровидными бицепсами и толстыми, собранными в многочисленные складки шеями.
Вот этих-то последних и разглядывали внимательно Иван с Антонином и даже шли за ними следом, расталкивая любопытную толпу. Они уже знали имена борцов. Над всеми возвышался громадный поляк Петр Янковский, которого газеты называли «Урсус» — медведь, а борцы — «папаша». Остальные тоже были хороши — Лурих, Козуляк, Бороданов, Разумов, Глинкин, Матюшенко…
Иван с друзьями не пропускали ни одного представления. Сперва никакой борьбы не было. Атлеты ломали подковы, скручивали пальцами железные двухвершковые гвозди, подбрасывали и ловили двухпудовые гири, поднимали штанги с большими шарами на
